— Эй, Вилли! — ревет, выныривая из темного угла, гигант в клетчатой куртке и в охотничьей кепке на затылке. Лупит Вилли по спине: — Чертов Вилли! Мерзавец этакий! — Он под два метра и плотнее Вилли, наверное, раза в два.
— Эй, Барни! Вот парень, о котором я тебе говорил по телефону. Это он. Знаешь, я ведь тебе позвонил, как только приехал.
— Здорово, приятель! — говорит Барни, расплющив мне руку в своей и даже не взглянув на меня. Другой ручищей он хватает Вилли за затылок.
— Черт побери меня совсем! — говорит он, радостно сияя. Потом вопит: — Эй, дорогая!
Из того же угла, что и Барни, приближается какая-то женщина, пробираясь между столами и барной стойкой мелкими шажками на высоких каблуках. Внимательно смотрит на Вилли, словно не зная, что еще сделать. Это красивая женщина, правда, немного пышноватая.
— Это Кэрол, — говорит мне Барни. Кэрол показывает на него большим пальцем.
— Он уже надрался.
— Ну, малость надрался, — восклицает Барни совершенно довольный. — Даже точно надрался. Вы что-то припозднились. Мы вас уже целый час ждем.
И снова лупит Вилли по спине.
— Давай, выпей чего-нибудь.
— Погоди, Барни, — говорит Вилли, — ты что-то напутал, мы же договорились на одиннадцать.
— На десять. Давайте, выпьем. Эй, заткнетесь вы там или нет?
Парни у музыкального ящика перестают голосить «Коктейль на двоих» ,кроме одного, который продолжает в одиночестве тянуть низкую ноту и все не может ее удержать. Один хочет его угомонить, но он протестует: «Нет, ты за кого себя принимаешь? За короля английского, что ли?»
Вилли заказывает бутылку и делает знак бармену — дескать, увидимся позже. Никто, похоже, не рвется завязать беседу. Никто не задает вопросов. Барни сидит как истукан, с широченной улыбкой и почти закрыв глаза. Вилли, похоже, тоже не интересуется происходящим. Кэрол обеспокоенно одергивает юбку и в конце концов спрашивает: «Ну как там в Нью-Йорке?» — но ее голос тонет в гвалте бара, и ей приходится повторить вопрос.
— Супер, — отвечает Вилли.
Бутылка пустеет, словно дырявая, Барни берет ее и стучит по стойке.
— Еще одну! — кричит он, и Бири идет за другой.
Тут Барни поворачивается ко мне, нежно сграбастав Вилли за плечи.
— Этот парень, — говорит Барни, — в детстве был самым дрянным пакостником во всем Чикопи. Кроме шуток. У малышки Мэри-Элен косы были до попы. Так знаете, что он делал? Дергал за них! А она теперь умерла.
Барни вытирает одновременно нос и глаза своей громадной пятерней. Смотрит на Вилли сурово.
— Дергал ее за косички.
Он хватает свой стакан и отхлебывает глоток.
— Но теперь это для него шуточки. Правда ведь? А у тебя другой шутки в запасе не найдется?
Вилли ничего не отвечает, но Барни продолжает настаивать:
— Уверен, что найдется. — Он отхлебывает другой глоток и говорит: — Ладно, пошли подышим воздухом.
— Да мы только пришли, — протестует Вилли.
— А я говорю: подышим воздухом!
Барни пихает нас всех троих к выходу и, когда мы оказываемся снаружи, заталкивает в туман.
— Проклятье, Барни, мы же только что пришли.
Барни говорит мне:
— Знаешь, какой он смешной? Просто умора. Моет себе лицо в снегу. Правда! Когда у него морда грязная, моется в снегу. Разве не так, Вилли? — Улыбка Барни полна нежности и кажется еще шире, чем в баре. — Ну-ка, покажи мистеру, как ты моешь лицо в снегу.
Кэрол пытается вмешаться:
— Барни…
— А ты, дорогая, — улыбается Барни, — заткнись. Ну, давай, Вилли, покажи ему.
Вилли поднимает воротник и застегивает доверху молнию куртки.
— Покажи ему.
— Проклятье, Барни…
Барни багровеет. Орет:
— Ты сунешь башку в снег или я сам тебя туда суну?
Вилли стоит, не шелохнувшись. Но когда Барни делает шаг к нему, ныряет головой в сугроб. Барни мычит от смеха и хлопает его по ягодицам, загоняя в снег еще глубже.
— Ну разве этот малый не умора?
Он хватает Кэрол за руку и возвращается в бар, все еще фыркая от смеха. Она тащится за ним с испуганным видом.
Вилли встает на ноги и отряхивает голову, всю в снегу. Трет руки о джинсы, чтобы согреть. Свет от лампы над дверью на него не попадает, так что я не могу рассмотреть, то ли это слезы на его щеках, то ли течет растаявший снег.
— Шлюха она, эта Кэрол, — говорит он. А счистив весь снег, предлагает: — Ну что, пойдем внутрь?
И идет впереди меня к двери.
Барни у стойки, держит Кэрол за руку и беседует с Бири:
— …дергал за косички, — говорит он печально, — вечно дергал ее за косички.
Вилли обращает ко мне бледную улыбку. Его глаза мокры, он красен как рак.
— Что я тебе говорил? Когда напьется…
Кит на закуску
Эта новелла навеяна воспоминанием о съемках фильма «Тот, кто должен умереть», который Жюль Дассен снимал на Крите летом 1957 года. Джо в то время был на каникулах и помогал отцу как ассистент режиссера, а также сыграл в свои восемнадцать лет маленькую роль.
Во время съемок Джо влюбился в Николь Берже, исполнявшую в фильме роль Мариори. Чуть раньше эта молодая французская актриса сыграла Винку в фильме «Хлеб в траве» по роману Сидони-Габриэль Колетт с Жераром Филиппом, а потом ее снимет Франсуа Трюффо в «Стреляйте в пианиста» с Шарлем Азнавуром. Жиль Гранжье, режиссер одного из первых фильмов, где она обратила на себя внимание, описывал ее так: «Это был сущий ребенок, маленькое прелестное и милое существо. Чувствовалось, что она немного беззащитна перед жизнью. Она всегда была одинока».
В этой новелле Джо рисует с Ники, ставшей его подружкой в то лето, тонкий и нежный, почти трогающий за душу портрет. Тем более что Николь Берже не суждено было постареть — всего через несколько лет она погибла в автокатастрофе, когда путешествовала со своей подругой, певицей Дани Доберсон.
Поразителен контраст между хрупкими и целомудренными чувствами, которые питают друг к другу Джо и Ники, и грубыми желаниями их товарищей по съемкам, возбужденных любовным конвейером, который предоставляет им Лола, шлюха из критской деревни. Но «простое и быстрое удовлетворение с Венерой перекрестка», поборницей которого выступает эта Лукреция, приносит паре чувствительных подростков немало переживаний.
Ники спит нагишом. Очень жарко. Скомканная простыня отброшена и валяется грудой возле кровати. Лунный свет, проникая в комнату сквозь квадратики стекол, расчерчивает ее косыми прямоугольниками, их рисунок лежит на шее, скользит по изгибам тела. Ники очень красивая. У нее маленькие круглые, беззащитные груди. Лицо притушевано легкой дымкой волос.
