— С нами? Так ты все-таки женился, Билл? На этой милой англичанке? Я тоже вышла замуж, представь, в Голливуде, и как раз сейчас развожусь — на почве интеллектуальных издевательств, так там, кажется, сформулировано. Очень некрасивый развод, Билл, давай не будем о нем. Как ты живешь? Счастлив?
— Да, вроде бы, — пробормотал Уильям, едва слыша самого себя.
— Дети есть?
— Один, мальчик. И еще один на подходе.
— Как славно.
Они стояли у открытой дверцы автомобиля. Уильям основательно промок и продрог, но не замечал ни дождя, ни холода. Он чувствовал только душистый аромат, слабое дыхание весны. И видел только Терри.
— Значит, Билл, — она сделала едва уловимое движение, словно собиралась сесть в автомобиль, — ты меня еще помнишь?
— Помню, Терри, — ответил он без улыбки.
— Не знаю, радоваться или огорчаться. Я тоже все помню, видишь? Айви-Лодж, Бантингем, Суффолк — все в точности. Несказанно приятно было повидаться, Билл. Ты ничуть не изменился, по-прежнему молодой и красивый. Ну что же, мне пора.
— Нет, Терри, не уезжай, — взмолился Уильям. — Ты не можешь уехать.
— Я должна. У меня найдется сотня веских причин отправляться немедля, но достаточно и того, что завтра спозаранку необходимо явиться на съемки.
Она улыбнулась, положила руки ему на плечи и поцеловала. Затем, не дав опомниться и пошевелиться, скользнула в машину и захлопнула дверцу.
Уильям стоял у ворот, пока автомобиль не превратился в крохотную светящуюся точку вдали. В дом он брел словно во сне — сквозь сияющий туман, в котором глухо билось сердце. Кабинет показался душным и пыльным, а жена и Гринлоу смотрели какими-то бараньими глазами.
— Уильям, ты же весь промок! — укоризненно воскликнула Марджери. — Ты выходил?
Он кивнул. Говорить пока не хотелось.
— Кто звонил?
Уильям понял, что не сможет рассказать. Бесполезно. Это его дело, он не вынесет недоуменных взглядов и топтания в душе. Остается только врать. Гринлоу не в счет, его не касается, но вот Марджери… Соврать ей означает не просто произнести несколько фальшивых фраз. Он утаивает от нее Терри. Все эти мысли пронеслись в голове вихрем, пока Уильям отряхивал промокший плащ.
— Какие-то проезжие на машине. Спрашивали дорогу до Ипсвича, я долго объяснял.
— Как их вообще сюда занесло? — хмыкнул Гринлоу.
— И впрямь, — удивилась Марджери. — Вот, наверное, бестолковые. Зачем ты с ними только возился, Уильям? Да еще под дождем!
Он не ответил. Едва усевшись обратно в кресло, он почувствовал себя пленником. Жизнь течет где-то далеко, но не здесь. Она несется по Лондон-роуд с Терри. Именно там, вокруг ослепительной, лучезарной Терри творится чудо и сказка. Он готов был прокричать ее имя вслух, чтобы только вырваться из этой душной темницы. Уильям поднял голову. Перед глазами замелькали мачты шхун и силуэты пальм, похожих на темные звезды, все фотографии вдруг ожили разом, и его затопила волна тоски по Тихому океану и островам, по лазурному волшебству Южных морей. Жена и Гринлоу сидели по обе руки, словно раскормленные тюремщики. Он ненавидел их. Потом он посмотрел на них снова — на жену, которая ответила на его взгляд улыбкой (наверное, озадаченное выражение придавало ему глуповатый вид); на старого друга, который восседал в кресле, словно добродушный ученый морж, — и возненавидел себя.
— Твой ход, Уильям.
Он в смятении уставился на доску. Там, безусловно, разыгрывалась какая-то важная и логичная комбинация, однако в данный момент Уильям, ошарашенный, растерянный, разозлившийся на себя и на весь мир, не мог ее расшифровать.
Послесловие
Некоторые читатели уже высказали догадку, что в основу романа легло мое собственное путешествие по Южным морям. Такой колорит пропадает, мечта любого писателя, почему бы не воспользоваться? Однако на самом деле все наоборот. Замысел романа от начала до конца сложился еще до того, как я пересек Америку и отплыл на Таити, пустившись в долгое и утомительное путешествие лишь потому, что книга требовала некоторого личного опыта. Мне нужен был географический символ романтики и приключений, поэтому после незабываемого утра с большим атласом мой выбор пал на Южные моря. Туда я и отправился. К сожалению, временной промежуток между пароходами на Таити составил всего месяц, поэтому я не успел посетить мелкие архипелаги вроде Маркизов и, конечно, об острове Пасхи даже речь не шла, поскольку путешествие туда может занять не один месяц, причем большая часть времени уйдет не на плавание, а на ожидание попутной шхуны. Однако мне повезло встретить на Таити англичанина, который прожил на острове Пасхи двадцать пять лет, и еще одного соотечественника, одолжившего свои записки, сделанные во время нескольких долгих переходов на шхунах. Пользуясь случаем, выражаю искреннюю благодарность обоим джентльменам, не называя, впрочем, имен, поскольку вряд ли они захотят нести ответ за то, как я распорядился полученными сведениями. Учитывая, что я не забирался дальше Таити, ни разу не ночевал на шхуне, в глаза не видел большинство описанных мною островов и с самой первой страницы дал волю фантазии, назвать этот роман путевыми заметками и путеводителем, как не раз называли его критики, можно лишь с большой натяжкой.
Было бы ошибочно объяснять слабые места романа тем, что я, за неимением лучшего, якобы решил состряпать книгу из собственных впечатлений от путешествия через полмира. Как я уже говорил, задумка выстроилась целиком задолго до того, как я отчалил от английских берегов, первые три главы были закончены еще до отъезда. Я намеревался, положив в основу известный сюжет о поиске сокровищ, написать роман-аллегорию о романтизме и реализме. Романтическое начало в нем несет все странное, непривычное, нездешнее. Другие вопросы, несомненно, тоже затрагиваются, однако лейтмотив сюжета — противостояние романтики и реальности, и это противостояние проходит красной нитью с первой главы до последней. Мне казалось, оно выделяется не менее ярко и отчетливо, чем тема Зигфрида в последних двух операх «Кольца нибелунга». И тем не менее множество читателей, в числе которых попадались и профессиональные критики, так и не разгадали мой замысел, усмотрев в книге если не путевые заметки, то вялотекущий приключенческий роман, возможно, для рождественского детского чтения.
Немалое количество моих друзей этот роман разочаровал. (С другой стороны, нашлись люди — в том числе и писатели первой величины, — которым это произведение понравилось больше всех моих остальных работ. Так часто бывает.) Я, кажется, понимаю причину разочарования. Сейчас разъясню. Насколько я успел заметить, всех недовольных книгой увлекли первые главы, а затем, на их взгляд, повествование начало терять динамику. На это — если упрек справедлив — есть веская причина. Первые три главы были написаны сразу, еще до того, как я отправился в путешествие. Между окончанием третьей главы и остальной частью книги лежит пропасть в долгие месяцы, в течение которых я либо находился в дороге, либо приходил в себя после приезда. Когда я снова взялся за книгу, передо мной стояла нелегкая задача — не только втиснуть в повествование богатейший красочный материал (а втиснуть его было нужно, поскольку он изначально входил в замысел: моего героя невозможно понять, если не увидеть его глазами и не прочувствовать все то, что он видел и пережил во время путешествия), но и подцепить сюжетные нити, упущенные много месяцев назад. Я из тех писателей, которые долго раскочегариваются, потом постепенно набирают ход и наконец мчатся на всех парах. А в этот раз я оказался автомобилем, которому предстоит завестись с неразогретым мотором у подножия высокого крутого холма: изначальную скорость я уже потерял да еще взвалил на себя груду собранного материала. Допускаю, что тут повествование несколько провисло. Однако ни о каком недосмотре или небрежности речь не идет, уверяю вас, поскольку над окончанием книги я работал не менее кропотливо, чем над началом, да и вообще никогда так истово не трудился в своей жизни. Я по-прежнему считаю десятую главу, где трое друзей высаживаются наконец на Затерянный остров и, испытав краткий миг триумфа, разом лишаются всего, достойным образцом художественной прозы независимо от жанра, которым ее пытаются классифицировать.
