4
В бунгало у миссис Джексон оказалось довольно мило, но несколько странновато. Странность заключалась в восточноанглийском привкусе, который обретала здесь тихоокеанская экзотика. Словно Уильям одной ногой вернулся в Бантингем. Кроме него, в бунгало квартировали всего двое постояльцев — тихая новозеландская супружеская пара средних лет по фамилии Аткинсон, приехавшая из Веллингтона отдохнуть на Таити. Днем они большей частью купались и спали, поэтому сперва Уильям их почти не видел, однако позже они с миссис Джексон нередко встречались с супругами за стихийными партиями в бридж. Приятные, скучные люди.
Хозяйство у миссис Джексон было налажено отлично, поэтому постояльцев окружал больший комфорт, чем в отеле месье Маро. Первые несколько дней Уильям почти не выходил из целительного анабиоза, то и дело задремывая, а в промежутках беседуя с миссис Джексон и пытаясь читать детектив. Тем не менее к нему пустили посетителей — коммандера и Рамсботтома с обнадеживающими вестями: шхуна, готовая доставить их на Затерянный, отходит на Маркизы примерно через две недели. Называется «Розмари», капитана зовут Петерсон. А пока пусть Уильям остается здесь, соблюдает постельный режим и поправляется, иначе он не сможет плыть с ними. Этого Уильям допустить не мог, поэтому тут же поклялся, что поплывет в любом случае, живой или мертвый. Теперь ему не терпелось поскорее отправиться в повторную экспедицию: охоту бездельничать как рукой сняло, а остров никогда не покидал его мыслей надолго. Уильям понимал, что другого пути нет: Терри уехала, тихоокеанской экзотикой он уже наелся, остается только Затерянный.
Выйдя из целительного анабиоза, Уильям начал часами разговаривать с хозяйкой. Он выскребал свою память до донышка, рассказывая про Суффолк, и о чем бы ни шла речь — о людях, о торговле, об автобусах, о кинотеатрах, новых гостиницах и магазинах, о приключившихся два года назад страшных морозах, об ужасной жаре прошлого лета, — миссис Джексон слушала завороженно, словно увлекательную сказку. У нее без устали рождались новые и новые вопросы. Стоило ей войти и сесть рядом с Уильямом, как в ясных серых глазах вспыхивал свет, и временами она делалась даже красивой. Уильяму стыдно было вспоминать, как он считал ее невзрачной серой мышью. Насколько же легко можно ошибиться в человеке! Ее открытое лицо, широко распахнутые правдивые глаза и мягкие улыбчивые губы складывались в прелестный портрет. И самое главное, она была настоящей. Неудивительно, что все ее уважали и любили. Коммандер оказался прав.
Миссис Джексон, в свою очередь, рассказывала Уильяму о себе. О том, как уехала из Ипсвича, найдя работу в одной конторе в Сити, где и встретила Джексона, капитана новозеландского парохода, — приятного симпатичного мужчину, хоть и старше ее возрастом, очень доброго, но отчаянно робкого. Как после свадьбы она перебралась к нему в Веллингтон, как он решил оставить флот и осесть на каком-нибудь тихоокеанском острове, как они переехали сюда, и уже здесь узнали с ужасом, что капитан Джексон сгорает от рака желудка. После смерти мужа вдова попыталась претворить в жизнь намеченные им планы насчет бунгало и плантации, чем занимается до сих пор, едва сводя концы с концами. К концу первой недели Уильям уже знал о гостеприимной хозяйке довольно много. Знал, почему она так и не прижилась в Веллингтоне, что произошло с ее сестрой Грейс, почему она любит платья голубого цвета, как готовит жаркое и что предпочитает на десерт, что думает о лондонских конторах, кафе и театрах, почему ее дядя Эрнест так ничего им и не завещал в итоге, что она сделала бы, неожиданно разбогатев, и тысячу других подробностей. Уильям слушал не просто из вежливости или от нечего делать, а внимал с растущим интересом. Миссис Джексон принадлежала к числу тех людей (преимущественно женщин), которые не обладают бурным воображением, понимают шутки, но не умеют шутить самостоятельно и не отличаются остроумием, совершенно глухи к упоению, восторгу, эйфории искусства, не способны на свежие идеи, не знают, что делается в мире, и тем не менее каким-то загадочным образом умудряются производить впечатление разносторонних личностей, живущих полной жизнью. Да, разумеется, Уильям слушал миссис Джексон не так, как он слушал Терри; истории об Ипсвиче и Веллингтоне окрашивались иным светом, чем истории о Сан-Франциско, которые он вспомнил раз или два за это время с горькой иронией. Рассказы миссис Джексон вызывали растущий интерес, но не завораживали. И все же, чем больше он ее слушал, тем больше проникался уважением, восхищением и симпатией. Она была настоящей и при этом замечательной. А еще Уильям видел в ней более цельную натуру, нежели он сам.
— Полагаю, мы уже достаточно близко знакомы, чтобы я мог звать тебя просто Марджери, — сообщил он однажды после ужина.
— Вот и отлично, — согласилась она, не рисуясь и не хлопая ресницами. — А я тебя, стало быть, Уильям.
— Хорошо! Значит, мы друзья? — уточнил Уильям без всякого романтического подтекста.
— Безусловно. Между прочим, я надеялась подружиться с тобой — по-настоящему подружиться — с той самой первой встречи… Помнишь, в «Бугенвиле»?
Да, он помнил. И сразу же нахлынули другие воспоминания.
— Странно, что мы встретились именно там, — протянула она задумчиво. — Я ведь редко туда заглядываю. Нет, плохого там ничего нет, просто не моя стихия. Но туда интересно приходить в «пароходные» дни, когда можно увидеть новые лица. За этим обычно все и стекаются. Большинство делает вид, что не за этим, но на самом деле все только «пароходными» днями и живут. Глупо, да? Я имею в виду, селиться там, где единственная отрада — прибытие парохода. Но я решила: если представится возможность, если ты здесь задержишься, то я постараюсь с тобой подружиться. Я уже давно не искала ни с кем дружбы. Отвыкаешь постепенно.
— Да, пожалуй. Я тоже отвык за последние несколько лет.
— Надо же. Никогда бы не подумала… Хотя, конечно, других всегда считаешь лучше себя. Нет, знакомиться-то здесь труда не составляет — я не избегаю людей, с чего бы, но дружбы не выходит. Чем больше замыкаешься в себе, тем труднее заводить друзей. Однако ради тебя я твердо решила выйти из раковины. Вот, я раскрыла свои карты.
— Я рад. Но, Марджери, чем я тебя так подкупил? Понравился внешне или просто напомнил о родине?
— Наверное, и то и другое. Но это уже не важно.
— Как скажешь. Главное ведь, что мы здесь? И я в огромном долгу перед тобой.
— Нет-нет, Уильям, к чему вспоминать? И потом, если ты будешь снова и снова к этому возвращаться, я решу, что ты видишь во мне только сиделку.
Она рассмеялась, но смех получился немного натужным.
Уильям посмотрел на нее пристально. В комнате не хватало света, однако Уильям успел поймать устремленный на него бесстрашный взгляд, который тотчас скрылся за привычной рассеянной дымкой. Что-то в нем таилось значимое, и ощущение этой значимости росло.
— Нет, ни в коем случае. По правде сказать, сиделок я как раз недолюбливаю. А в тебе я вижу доброго друга и, бесспорно, милейшую обитательницу этого острова.
— Да, ведь американка уехала, — проговорила миссис Джексон негромко. Они посмотрели друг на друга, миссис Джексон, спохватившись, воскликнула: — Нет-нет, можешь ничего не рассказывать! Я даже предпочту, чтобы ты не рассказывал. Прости, что затронула эту тему. Давай подыщем другую. Так, сейчас, сейчас… Боже, когда срочно нужна тема для беседы, как назло ничего не придумывается. А, вот! Что твои друзья вчера, принесли какие-нибудь новости?
