— Хе-хе… Ты, Ундаай, не поверишь, — опять перешел на нахально-покровительственный тон Миилд. — Но с профессором благородный оу Готор Готор разделался так же, как его спутник, благородный оу Дарээка, с тобой! Не прошло и десяти минут разговора, как почтеннейший Торб уже заглядывал ему в рот, тыкал в лицо пергаментом с какими-то закорючками и едва ли не на коленях умолял объяснить, что там написано!
Вопреки ожиданиям, почтеннейший Торб оказался не классическим высохшим нудным ученым мужем, а скорее этаким живчиком. Он так и носился по своему кабинету, весьма искусно избегая столкновения со стопками книг, кипами бумаг, какими-то древними изображениями на таблицах, камнях, досках, вазах, доспехах и еще с множеством разнообразных предметов и куч какого-то малопонятного барахла, коим его кабинет был завален едва ли не до потолка. Казалось, что стоит неудачно задеть только одно из этих препятствий, как вслед за ним полетят и все остальные, и хаос окончательно воцарится в этом довольно немаленьком помещении. Однако профессор, шустро передвигаясь по кабинету, умудрялся избегать даже легких прикосновений к столь неустойчивым конструкциям. И это несмотря на то, что в ширину почтеннейший Торб, кажется, был даже больше, чем в высоту.
Как впоследствии узнали друзья, почтеннейший Васиик Торб являлся выдающимся знатоком древних рукописей и буквально дышал той эпохой, которую изучал. Его мнение по целому ряду вопросов считалось абсолютно неоспоримым в ученой среде. Но особую популярность он завоевал, будучи великим рассказчиком. На его лекции приходили даже студенты, постигающие совершенно иные дисциплины, никак не связанные с древними текстами и древними историями. Лекционный зал, где он преподавал, всегда был забит, люди стояли в проходах, а порой и забирались на шеи друг другу.
Когда говорил Торб — скучные древние байки оживали, былинные герои сходили со своих пьедесталов, а цари и правители представали во всем своем величии или уродстве. Недаром, по слухам, Васиик Торб происходил из рода странствующих певцов баллад.
— Кто? Что вам? Говорите быстрее. Я жутко занят! — пропел он на древнеаиотеекском, вылетая из-за какой-то стелы, когда услышал, что кто-то вошел в его кабинет. При этом в одной руке он держал листок бумаги, а в другой яблоко, о котором — судя по успевшему потемнеть надкусу — уже успел забыть.
— Профессор Диирик Йоорг из университета Западной Мооскаа! — провозгласил почтеннейший Йоорг не без некоторого пафоса и гордости. — Со мной — благородный оу Готор Готор, весьма изрядно преуспевший в постижении тайн прошлого, и его друзья. Может, вы помните, я как-то писал вам о нем.
— Да-да… Как же… Помню… Военный вождь берега… У вас, оказывается, еще сохранился этот титул. Как интересно. Можете прочесть это? — Почтеннейший Торб сунул под нос Ренки какой-то древний пергамент, который извлек неизвестно откуда.
— Не могу, — испуганно отшатнулся тот.
— Но как же! — возмущенно всплеснул руками профессор, едва не засветив яблоком в лоб Гаарза. — Это же классический древнеимперский! Любой третьекурсник читает его без особого труда.
— Может, позволите мне, профессор? — с улыбкой выходя вперед, спросил Готор. — Боюсь, благородный оу Дарээка не слишком силен в классическом древнеимперском… Так, что у нас тут… i tri ovtcy, koih privedut tebe osenju krestjane v schet podati. Shest' meshkov muki i chetyre — aiotejekskoj kashi. Ob'azatel'no. I eshcho, zhena, prishli novoj odezhdy — paru polotn'anyh shtanov, dve rubahi i kletchatyj plashch, a takzhe d'uzhinu truselej, ibo zhara tut nevynosimaja i parko, как v bane. Vse gniet i raspadaets'a pr'amo na glazah…
— Весьма… Весьма неплохо! — одобрил профессор Торб. — Хотя вы не всегда точно передаете звучание аиотеекских терминов в степняцкой грамматике. И ваш небный щелчок далеко не безупречен. Но в целом… Так чисто прочитать впервые увиденный текст… Достойно уважения! А что вы скажете о…
— Благородный оу Готор Готор очень интересуется Лга'нхи и Манаун'даком, — поспешно вставил профессор Йоорг.
— Прекрасная, прекрасная эпоха! — восторженно заорал профессор, окончательно запулив яблоко куда-то в глубины кабинета. У меня есть… — Он мгновенно скрылся за грудами своих экспонатов. — Вот… Погодите… — раздавались его возгласы. — Где-то тут было. Ага! Извольте! — Профессор Торб появился с другой стороны и осторожно протянул Готору кусок плохо обработанной шкуры.
«Зайчишка, зайка серенький под елочкой скака-а-ал. На мгновение стук прекратился, и в замершем от ужаса морозном воздухе можно было услышать тихое шуршание, с которым острый нож, хищно вонзившись в брюхо несчастного животного, вскрыл его от паха до грудины, позволяя вывалиться на землю еще теплым, исходящим паром кишкам, — начал читать оу Готор весьма странный текст на языке, который тут понимали лишь два профессора да он сам. — Под возобновившийся стук камня и без того не слишком благозвучный голос шамана превратился почти в вопль и нагнетал напряжение, делая его физически невыносимым. Все! Кранты! Абзац! Кульминация и катарсис. Ночная темень смешалась с черным дымом от соломы и, сгустившись до консистенции сухой китайской туши, стала абсолютно непроницаемой. Духи, демоны и пожиратели чужого сала пролезли сквозь эту черную дыру и деловито обследовали вывалившиеся кишки. Диагноз был однозначен: надо уходить на восток! И много-много радости детишкам принесла-а-а-а».
— Но, — удивленно и слегка восторженно сказал Готор, закончив читать. — Я узнаю это… Это рука самого Манаун'дака! И много у вас еще таких?
— Потрясающе! — возопил профессор Торб, наконец-то сумевший взять контроль над отвисшей челюстью. — Вы не только смогли прочесть текст с первого раза и без всякой запинки, но даже и опознали руку, его писавшую! В то время как у меня ушли на это годы! Кто вы такой?
— Да, друг Ундаай, — продолжал разглагольствовать Миилд, который и так особой молчаливостью не страдал, а уж после роскошного и очень сытного обеда (судя по всему, судьба не часто радовала бедного студента такими трапезами) впал в особо благостное состояние и был готов говорить до бесконечности. — Нам с тобой повезло встретиться с поистине достойными людьми! Великие воины, ученые мужи и дама, чьи щедрость и прозорливость уступают только ее несравненной красоте. Поэтому, сударь, — продолжил он, обращаясь к Готору. — Я с вами! Если вы и впрямь хотите вызволить из клетки наш Великий котел, я готов оказать вам любую помощь и содействие!
— А с какой стати вы, юноша, вообще решили, что я планирую что-то там сделать с этим вашим котлом? — насмешливо улыбаясь, поинтересовался оу Готор. — И потом, если я и впрямь собираюсь его стащить, неужели вы как патриот своего университета не должны встать на защиту этого сокровища?
— Ну-у-у… — ничуть не смутившись, ответил ушлый студент. — Я же сам слышал, как вы расспрашивали почтеннейшего Торба про то, есть ли какие-нибудь надписи на котле и нельзя ли на них взглянуть. А когда он сказал, что и сам бы хотел, да нельзя, вы как-то так посмотрели… Я сразу смекнул, что это «нельзя» для вас — ничего не значащий звук и что вы брали куда более неприступные твердыни, чем какая-то там решетка с дюжиной замков! Так что я начал за вами приглядывать и увидел, как вы, якобы замешкавшись в холле, внимательно осмотрели замки. И я, сударь, не думаю, что вы хотите стащить котел, чтобы продать его или сделать еще что-нибудь неблаговидное. Коли так, вы бы спрашивали не про надписи на котле, а про — ну не знаю — его вес или стоимость. Вам этот котел нужен для исследования. А что может быть более благим делом, чем поиск знаний вопреки всем запретам и препятствиям всяких там административных структур? И тут, сударь, Миилд Рааг всегда будет на стороне истинно ученых мужей, а не нудных администраторов из нашего деканата!
