Когда ей сказали, что мистер Бертли дожидается внизу, она была уже совсем одета. В коридоре столкнулась с Керси, одной из тех нудных старух, которые вечно бродили с чайниками. Бедняжка относилась ко всем благожелательно, но у нее была отвратительная привычка говорить вещи, которые действовали удручающе.
— Алло, Мэтфилд, — протянула она. — Идете куда-нибудь? Вот это правильно. Надо же иной раз повеселиться, не так ли? Отлично делаете, милочка.
Керси говорила это неизменно всякий раз, когда видела, что мисс Мэтфилд приодета и собирается уходить. Если же она встречала ее в домашнем платье, у нее была наготове другая фраза: «Сегодня сидите дома, да, Мэтфилд? Я так и подумала. Что же, нельзя развлекаться каждый вечер, не так ли, милочка?» И мисс Мэтфилд уходила, оставляя в коридоре, уныло сгорбившуюся Керси с ее чайником. Выходила ли она куда-нибудь в этот вечер или оставалась дома, все равно, — старуха успевала испортить ей настроение. Словно ее собственное жуткое будущее говорило с нею устами этой несчастной.
Нормен Бертли ожидал ее в комнате отдыха. Он казался здесь очень высоким, неуклюжим и, видимо, чувствовал себя неловко. У камина собралась обычная компания — две-три веселые разбитные девчонки, а среди них томно восседала Ингльтон-Додд. Ингльтон-Додд была полная дама лет сорока, с гладко зачесанными волосами, странным, очень белым лицом и мужским басом, в простом строгом платье полумужского покроя. Говорили, что она богаче всех в общежитии, и у нее был собственный маленький автомобиль, очень хороший, о котором она постоянно говорила. Когда вошла мисс Мэтфилд, она рассказывала что-то не то о нем, не то о каком-то другом автомобиле.
— Это оказался настоящий идиот, — говорила она своим густым басом. — Я велела ему осмотреть магнето. «Отрегулируйте магнето, — говорю я ему, — и все будет в порядке. Прежде всего почистите немного вот эти места». И что вы думаете? Он вынул магнето и стоит и смотрит на него как баран на новые ворота.
— Замечательно! — воскликнула одна из веселых девчонок. Все они находили Ингльтон-Додд «страшно шикарной» и вполне современной женщиной.
— «Ну-ка, давайте его сюда», — говорю я и вырываю у него из рук магнето. Потом вызываю заведующего. «Послушайте, — спрашиваю, — у вас тут есть кто-нибудь, кто умеет регулировать магнето?» Вам надо было видеть его физиономию!
Ужасное существо! Ей бы следовало видеть в этот момент физиономию Нормена Бертли. Он смотрел на Ингльтон-Додд как загипнотизированный, с отвращением, ясно написанным на его простодушном и выразительном лице. Когда вошла мисс Мэтфилд, он смущенно поздоровался с ней и, пожимая ей руку, уронил шляпу. Руки у него были влажные и горячие, на покрасневшем лбу блестели капельки пота. Он нисколько не изменился, только теперь носил очки без оправы, да еще его желтоватые усы стали как-то заметнее на лице. Хотя Нормен Бертли был на год или на два старше мисс Мэтфилд, он сохранил гораздо больше наивности, неиспорченности, к тому же, редко бывая в Лондоне, он чувствовал себя здесь неуверенно. Поэтому мисс Мэтфилд обращалась с ним покровительственно, как старшая.
— Как поживаете, Лилиан? — сказал он, робко улыбаясь. — Выглядите вы прекрасно.
— Разве? А я этого что-то не замечаю. И чувствую себя прескверно.
— Неужели? — Он испуганно посмотрел на нее. — А что с вами? Надеюсь, вы ничем не больны? К доктору обращались?
Это явное беспокойство о ней, казалось, должно было ей быть приятно и даже очень лестно. Но его вопросы, требовавшие четкого ответа, только раздражали ее. В Бэрпенфилде как-то разумелось само собой, что человек может почти постоянно чувствовать себя скверно, хотя бы он не был, собственно, ничем болен, что можно почти не выходить из состояния полного изнеможения, нервного переутомления и балансировать на грани чего-то страшного. Мисс Мэтфилд забыла, что ее простодушный гость из провинции ничего не знал об этом.
— Нет, я, кажется, ничем не больна, — возразила она, желая переменить тему. — Ну что, пойдем? Куда вы хотите меня вести, Нормен? Есть у вас какой-нибудь определенный план? — Она шагнула к дверям.
— Нет, я ничего еще не придумал. Пожалуй, следовало заранее посоветоваться с вами, да вот не успел. Говорят, на этой неделе очень хорошая программа в «Колладиуме», так что я взял два билета на второй сеанс. Вы любите бывать в мюзик-холлах?
— Да, там бывает занятно. Все зависит от того, какая программа.
— Один человек, с которым я разговаривал в гостинице, сказал мне, что сегодня программа очень интересная. Вот я и взял билеты. Но если вам не хочется туда, так их, пожалуй, можно сбыть, как вы думаете?
— Нет, нет, я пойду с удовольствием, — заверила его мисс Мэтфилд. Они уже шли вниз, по направлению к Финчли-роуд.
— Вот и отлично. А что касается обеда, — продолжал Бертли, добросовестно стараясь как можно лучше выполнять обязанности кавалера, — так нам, пожалуй, лучше всего поехать в Сохо. Старый Уорвик — он директор нашего Честервернского сельскохозяйственного колледжа и часто бывает в Лондоне — говорил мне, что там есть хороший ресторанчик, французский или итальянский, публика там немного богемная, но кормят отлично. Я записал название и адрес. Сейчас посмотрю. Так, если вы не возражаете, поедем туда.
— Хорошо, — согласилась она без особого восторга. (Некоторые из этих ресторанов в Сохо были мало привлекательны, и на мнение «старого Уорвика» из Честерверна вряд ли можно было положиться.) — Так едемте, а отыскать в своей книжке адрес вы можете по дороге. Скорее, а то пропустим автобус.
— Стоит ли ехать автобусом? — сказал Бертли с видимым облегчением. — Может быть, возьмем такси…
— Нет, доедем и в автобусе.
Разумеется, было бы гораздо лучше взять такси. Она любила ездить в такси. И если бы мистер Бертли настоял на том, чтобы ехать в такси, быть может — кто знает? — вечер кончился бы иначе.
И вот опять тряска в автобусе вниз по длинному откосу, мимо неожиданно сверкнувшего на повороте Суис-Коттеджа, мимо стилизованно-мрачного Сент-Джонс-Вуд и Бэйкер-стрит, напоминавшей сейчас серию занимательных картинок, мелькающих в стереоскопе. По дороге мисс Мэтфилд и Бертли разговаривали мало, потому что автобус был битком набит и шум стоял невозможный. Но Бертли прокричал несколько вопросов насчет клуба и Ингльтон-Додд (которая внушила ему ужас), о конторе, о родителях Лилиан, и она отвечала ему, если и лаконично, то, во всяком случае, вежливо. Повеселела она только, когда они приехали в Сохо. У нее сохранились, правда, несколько печальные воспоминания о здешнем табльдоте, и она достаточно давно жила в Лондоне, а потому относилась скептически к романтической славе Сохо, прибежищу богемы, но и она не могла устоять против своеобразного очарования этого места, чуждой обстановки, мельком увиденной в окно, витрин, в которых красовались разные заморские деликатесы, узкогорлые итальянские фляжки с кьянти, пачки длинных манильских сигар, против красочных и примитивных украшений, звуков чужеземной речи, смуглых лиц девушек, которые высовывались из окон первых этажей. Давно она не бывала на Олд-Комптон-стрит. Очутившись здесь снова, она вздохнула, томимая жаждой необычного. И весь этот вечер начинал принимать характер необычайного приключения, пока они разыскивали ресторан старого Уорвика. Но при самом страстном желании невозможно было преобразить Нормена Бертли, только что вышедшего из стен Честервернского сельскохозяйственного колледжа, в романтического героя, отважного искателя приключений.
