— А вы заметили это? Да, вышло очень глупо.
— Маленькое недоразумение, — заметил он, ухмыляясь. — Да, я видел все. Вы казались очень недовольной. Ну вот я и подумал, что надо вас чем-нибудь утешить.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала она, хотя ей совсем не нравилось, что разговор принял такой оборот.
— Я ведь вообще милый человек, — объявил он с очень серьезной миной. Затем разразился отрывистым неприятным смехом и снова помахал рукой. Мисс Мэтфилд отвернулась и пошла к двери. — Еще одно я вам скажу, — крикнул он ей вдогонку. Она остановилась. — Со мной никогда не бывает, чтобы я сел не на свое место. Нарочно испытайте меня как-нибудь, мисс Мэтфилд, испытайте, я вам говорю: вы будете поражены!
Он еще хихикал в то время, как она выходила. Опять она была смущена и чувствовала, что у нее горят щеки, и была близка к тому, чтобы возненавидеть его, как в первые дни его появления. Как он умеет ее конфузить! Ведь работала же она и раньше с разными неприятными людьми. Но такого, как этот, еще не встречала.
«Твигг и Дэрсингем» готовились к тому, что мистер Дэрсингем, в последнее время преисполненный сознания собственного достоинства, называл «решительной атакой». Он, мистер Голспи и оба коммивояжера объезжали все, какие только возможно, предприятия, показывая новые образцы, привезенные мистером Голспи, и набирая заказы. Из каких-то соображений, которые сотрудникам конторы не сообщались и, быть может, были вполне ясны только мистеру Голспи, следовало получить как можно больше заказов в самое ближайшее время. А поэтому всем приходилось много работать. Мисс Мэтфилд почти весь день сидела за машинкой, заготовляя списки, фактуры, извещения. Это была работа нетрудная, но однообразная и очень скучная. Мисс Мэтфилд за день так уставала, что вечером не в состоянии была и думать о каких-либо развлечениях. Как многие девушки в их общежитии, она слишком уставала, чтобы предпринимать что-нибудь по вечерам. Чтобы пойти куда-нибудь, хотя бы в театр или на концерт, требовалось столько хлопот и приготовлений, что она отказалась от всего и даже в свободные от службы дни никуда не ездила. Если бы кто-нибудь пришел к ней с готовой программой вечера, тогда другое дело, тогда было бы чудесно. Но никто не приходил. И она проводила большую часть времени в клубе, слушая болтовню Эвелины Энсделл, которая усиленно готовилась к турне по империи с майором и без конца обсуждала каждую предстоящую покупку. Конечно, Эвелина была очень забавна. И мисс Мэтфилд удручала мысль, что она скоро уедет, и, может быть, навсегда. Как-то в воскресенье майор повел их обеих в ресторан, был, как всегда, смешон и угощал невероятно сладким, просто липким чаем — милый человек! Но в сущности, все было очень печально. А в понедельник и вторник в конторе началась бешеная гонка. Даже мистер Смит вел себя как настоящий надсмотрщик за рабами (хотя и извинялся на каждом шагу), а мистер Дэрсингем бегал из кабинета в общую комнату и обратно, как большой розовый фокстерьер.
На третий день утром они узнали причину всей этой суматохи и гонки. Мистер Смит, побывав в кабинете хозяина, вернулся оттуда очень серьезный и объявил:
— Мистер Голспи сегодня нас покидает.
Все удивились, а лица троих — мисс Мэтфилд, Тарджиса и Стэнли — выражали, кроме того, не то испуг, не то разочарование.
— Он ведь не навсегда уезжает, мистер Смит? — спросил Тарджис раньше, чем кто-либо другой успел вымолвить слово.
Этот же вопрос был на языке и у мисс Мэтфилд, которая, сама не зная отчего, испытывала острое беспокойство. По какой-то непонятной причине, не имевшей, конечно, никакого отношения к делам конторы (ибо в глубине души мисс Мэтфилд было решительно все равно, станут ли «Твигг и Дэрсингем» единственными поставщиками всей фанеры в Англии или обанкротятся), ее ужасала мысль об уходе мистера Голспи. Это разом делало жизнь на улице Ангела скучной и обыденной.
— Нет, к счастью, не навсегда, — отвечал мистер Смит, наслаждаясь всеобщим нетерпением. — Он едет ненадолго по нашему делу туда, откуда приехал, — это где-то на балтийском побережье. Не знаю, сколько времени он там пробудет. Он и сам еще точно не знает. Сегодня днем он отплывает на пароходе, который довезет его до самого места. И должен сказать, — тут мистер Смит посмотрел в окно на сырое и хмурое утро, — должен сказать: я ему не завидую. В такую холодную погоду плыть по Северному морю — брр! Помню, я когда-то на Пасхе катался на катере в Ярмуте, недалеко от берега, — это был ужас, честное слово! Я был рад-радехонек, когда очутился опять на берегу. А каково должно быть в такую погоду в открытом море! Я бы ни за какие деньги, ни за какие деньги не согласился ехать!
— Ну, он-то не испугается, будьте уверены! — сказал Стэнли с гордостью. Мистер Голспи был одним из кумиров Стэнли (никто не мог понять почему. Объяснить это можно было разве только тем, что у мистера Голспи наружность была подходящая для сыщика), а Стэнли в своем поклонении кумирам не знал меры. — Пари держу, что ему это нравится. И мне бы понравилось. Эх, если бы он взял меня с собой! Я бы не сбежал с парохода, о нет!
— Делай свое дело, Стэнли, — сказал мистер Смит машинально, по привычке. — Все мы знаем, какой ты храбрец. Да, так вот он уезжает сегодня, будет ехать до Балтийского моря, и, как я уже сказал, завидовать ему не приходится. — Мистер Смит с большим удовлетворением вернулся за свой уютный письменный стол, к аккуратным столбикам цифр.
Полчаса спустя в комнату заглянул мистер Голспи в широчайшем ульстере.
— Я исчезаю на целую неделю, а то и на две, — объявил он весело. — Смотрите же, не сбавляйте темпа! Налегайте! Вперед на всех парах, как говорится, — хотя один Бог знает, откуда взялась такая поговорка, ведь на судах никто так никогда не говорит. Смит, вы тут примите меры, чтобы все заказчики уплатили сполна. А вы, Тарджис, проследите, чтобы Англо-Балтийское снизило нам расценки. Ну, девушки, поминайте меня в молитвах, если вы когда-нибудь молитесь. Вы молитесь, мисс Мэтфилд? Впрочем, вы мне об этом расскажете в другой раз. Эй, Стэнли…
— Здесь, сэр, — с готовностью откликнулся Стэнли.
— Сбегай вниз, позови такси, да поживее. Ну, до свиданья.
Когда все простились с мистером Голспи и он ушел и внизу за ним захлопнулась дверь, в конторе сразу наступила тишина и стало как будто темнее и теснее. Мисс Мэтфилд, заметив это, рассердилась на себя, сжала губы и с какой-то унылой решимостью накинулась на работу. Она работала, не поднимая глаз, и открывала рот только тогда, когда ее о чем-нибудь спрашивали. К полудню ее настроение настолько ухудшилось, что, вместо того чтобы позавтракать, как всегда, на девять пенсов в маленькой закусочной неподалеку от конторы, она пошла дальше, в более дорогой ресторан на углу Кэнон-стрит, заказала котлету с горошком, яблочную ватрушку и кофе со сливками и без колебаний уплатила полкроны. После этого она немного повеселела и уже более трезво и честно стала разбираться в своем настроении. Она угнетена тем, что с другими происходят всякие вещи, а в ее жизни — ничего. Обидно терять Эвелину. Обидно расставаться и с мистером Голспи хотя бы только на неделю-другую. Она не знает еще, действительно ли ей нравится этот человек, но, во всяком случае, при нем на улице Ангела стало как-то интереснее. Без него теперь будет ужасно пусто. Уже и сейчас скучно. Нет, надо взять себя в руки и заняться чем-нибудь интересным. Когда она воротилась в контору, опоздав, как всегда, на четверть часа, она уже была весела и сравнительно приветливо разговаривала со всеми.
