— За его необыкновенную отзывчивость и доброту? — спросила Полина.
— В самую точку: за его необыкновенную отзывчивость и доброту. За то, что он готов был в огонь и в воду, если надо помочь другу. Хотел бы я получать по фунту каждый раз, как он отважно брал на себя вину за чьи-то каверзы и проделки.
— Потрясающе! — воскликнула Полина.
— Ничего другого я от него и не ожидал, — сказал папаша Стоукер.
— И я не ожидала, — подтвердила леди Чаффнел. — Каков человек в детстве, таков он и в зрелые годы.
— Видели бы вы, какая отвага сверкала в его больших голубых глазах, когда разъяренный директор…
Я поднял руку,
— Довольно, Чаффи, — сказал я. — Остановись. Так и быть, я подвергнусь этому омерзительному испытанию, но при одном условии: когда оно кончится, я должен по-человечески позавтракать.
— Тебе подадут лучшее, что только можно найти в Чаффнел-Холле.
Я строго посмотрел на него.
— Копчушки?
— Целый косяк копчушек.
— Тосты?
— Высоченную гору тостов.
— Кофе?
— Кофейник за кофейником.
Я наклонил голову:
— Смотри же, ты обещал. Идемте, Дживс. Я готов следовать за вами.
— Благодарю вас, сэр. Вы позволите мне высказать соображение?…
— Да, Дживс?
— Из всех ваших поступков, сэр, это самый симпатичный.
— Спасибо, Дживс.
Никто не умеет так удачно выразить мысль, как он, я ведь говорил вам.
ГЛАВА 22. Дживс ищет место
Солнце заливало маленькую столовую Чаффнел-Холла, меня за накрытым столом, витающего на заднем плане Дживса, скелеты четырех съеденных копченых лососей, кофейник, пустое блюдо, где лежали тосты. Я вылил в чашку оставшийся кофе, все до капли, и в задумчивости стал пить. Разыгравшиеся события не прошли для меня даром, другой, более серьезный и умудренный Бертрам Вустер поглядел сейчас на блюдо и, не обнаружив там ничего, перевел взгляд на услужающего.
— Дживс, кто сейчас в Холле повариха?
— Некая Перкинс, сэр.
— Отличные она делает завтраки, передайте ей мою похвалу.
— Передам, сэр.
Я поднес чашку к губам.
— Знаете, Дживс, ну просто как будто солнышко выглянуло после грозы.
— Удивительно удачное сравнение, сэр.
— А гроза бушевала нешуточная, согласитесь.
— Да, сэр, порой становилось очень неуютно.
— Именно, Дживс, как вы это точно сказали. До чего же неуютно мне было во время суда, я как раз об этом сейчас думал. Я, Дживс, льщу себя надеждой, что я человек сильный, мелким житейским передрягам нелегко вывести меня из равновесия. Но должен признаться: когда я предстал перед Чаффи в роли правонарушителя, я пережил очень неприятные минуты. Нервничал, волновался. А Чаффи такой суровый, величественный, истинный слуга Закона. Я не знал, что он носит очки в роговой оправе.
— Он их непременно надевает, сэр, для отправления обязанностей мирового судьи. Насколько я понял, сэр, его светлость считает, что они придают ему уверенности на поприще служения Закону.
— Хоть бы меня кто-нибудь предупредил, а то был такой отвратительный шок. В очках он совсем другой, мне сразу вспомнилась тетя Агата. Пришлось мне все время представлять, как мы с ним вместе оказались в полицейском суде на Боу-стрит по обвинению в устройстве дебоша после Гребных гонок, только это и помогло мне сохранить невозмутимое спокойствие. Должен отдать Чаффи справедливость, он все очень быстро провернул. Добсон у него и пикнуть не посмел, каково?
— Да, сэр.
— Суровое нарекание он получил, вы согласны?
— Очень верно сформулировано, сэр.
— А на репутации Бертрама ни пятнышка.
— Да, сэр.
— Хотя сержант полиции Ваулз убежден, что он либо неизлечимый алкоголик, либо страдает врожденным идиотизмом. А может, одновременно и пьяница, и идиот. Ну и пусть его, какая мне разница, — заключил я, не желая больше думать о мрачном.
— Вы совершенно правы, сэр.
— Тут другое важно, Дживс: вы в который раз доказали, что умеете распутывать самые сложные хитросплетения жизненных обстоятельств. Все прошло как по маслу, без сучка без задоринки.
— Без вашего сотрудничества, сэр, мне бы ничего не удалось.
— Оставьте, Дживс, я был всего лишь пешкой в вашей игре.
— Нет, сэр, это далеко не так.
— Так, Дживс, так. Я знаю свое место. Но мне хотелось бы уточнить одну деталь. Не подумайте, что я хочу хотя бы на минуту умалить ваши выдающиеся заслуги, но согласитесь, тут еще нужна была и удача.
— Простите, сэр?
— Ну, та телеграмма, ведь она пришла как раз в нужную минуту. Разве это не счастливое совпадение?
— Нет, сэр. Я ожидал ее прибытия.
— Ожидали?
— В телеграмме, которую я отправил третьего дня в Нью-Йорк своему приятелю Бенстеду, я просил его не медля ни минуты переслать сюда текст, содержавшийся в моем отправлении.
— То есть вы хотите сказать…
— Когда между мистером Стоукером и сэром Родериком Глоссопом произошла ссора, вследствие которой мистер Стоукер отказался от своего решения купить Чаффнел-Холл и тем самым вызвал большие осложнения в отношениях его светлости и мисс Стоукер, мне сразу же пришло на ум, что можно попытаться спасти положение, отправив телеграмму Бенстеду. Согласно моему предположению, весть о том, что родственники оспаривают завещание покойного мистера Стоукера, могла привести к примирению мистера Стоукера и сэра Родерика.
— А на самом деле никто завещание не оспаривает?
— Нет, сэр.
— А что будет, когда папаша Стоукер узнает?
— Я убежден, его радость будет так велика, что он легко простит эту мою уловку. И потом, он уже подписал все документы, касающиеся покупки Чаффнел-Холла.
— Так что, если даже он вдруг заартачится, все равно не сможет дать задний ход?
— Нет, сэр, не сможет.
Я горестно задумался. Признание Дживса не только изумило меня, но и вызвало непереносимую душевную боль. Понимаете, при мысли, что я позволил этому замечательному человеку уйти от меня, что он теперь служит у Чаффи, а Чаффи не такой кретин, чтобы когда-нибудь с ним расстаться… Нет, пропади все пропадом, эта мысль была как нож в сердце.
Но я заставил себя надеть маску с тем мужеством, с каким французские аристократы всходили во время революции на эшафот.
