– Ямайский пляж. Я три месяца работала над этим загаром.
– Тебе к лицу. А Билл не говорил, что ждет вас сегодня. Ты вернулась раньше времени?
– Да, я прервала свои разъезды более или менее досрочно. Мои средства, столкнувшись с нью-йоркскими ценами, тихо скончались. А вот и король торговли.
Вошел Рори, отирая платком пот со лба.
– Что там у тебя в чемоданах, моя милая? Свинец? – Заметив Джил, он замолчал и уставился на нее, наморщив лоб. – Здравствуйте, – произнес он неуверенным тоном.
– Ты ведь помнишь Джил Уайверн, Рори?
– Да, конечно. Джил Уайверн. Само собой. Как ты справедливо заметила, это Джил Уайверн. Ты рассказала ей про свой загар?
– Она сама заметила.
– Действительно, бросается в глаза. Она говорит, что загорала вся без ничего, – доверительно сообщил он Джил. – Старозаветный муж мог бы кое о чем задуматься, а? Но важно разнообразие. Так вы, значит, Джил Уайверн? Как вы выросли!
– С каких пор?
– С тех… с тех пор, как начали расти.
– Вы ведь представления не имеете, кто я, верно?
– Ну, этого я бы не сказал…
– Я вам напомню. Я была на вашей свадьбе.
– Для этого вы слишком молоды.
– Мне было пятнадцать. Меня поставили смотреть за собаками, чтобы не прыгали на гостей. Шел, как вы, наверно, помните, проливной дождь, и у них лапы были в грязи.
– Бог ты мой! Теперь я вас вспомнил. Значит, вы и есть та противная девчонка? Я тогда заметил, как вы вертитесь под ногами, и еще подумал: ну и пугало!
– Мой муж славится утонченными манерами, – вмешалась Моника. – Его нередко называют современным графом Честерфилдом.
– Я как раз собирался добавить, – самодовольно возразил Рори, – что она за это время заметно улучшилась с виду, так что, как мы видим, никогда не следует отчаиваться. А после мы разве больше не встречались?
– Встречались спустя год или два, когда вы здесь гостили летом. Я тогда только начала выезжать и, должно быть, выглядела еще противнее прежнего.
Моника вздохнула:
– Ах эти выезды в свет! Старый добрый рынок невест! Так и вспоминаешь собственную молодость. Очки долой, зубные пластинки вон!
– Затянуться, чтобы, где надо, было выпукло, а где надо – впукло, -последовал вклад Рори, и Моника строго взглянула на мужа.
– А тебе-то откуда известны такие подробности?
– Да так, бываю в нашей секции дамского белья.
Джил рассмеялась:
– Мне лично больше всего запомнились панические семейные советы на тему о моих хоккейных руках. Я должна была часами ходить держа руки над головой.
– Ну и каков результат? Оправдались затраты?
– В каком смысле?
Моника, доверительно понизив голос, растолковала:
– В смысле жениха. Подцепила что-нибудь стоящее?
– На мой взгляд, да. Собственно говоря, вы, сами того не ведая, залетели в высокие сферы. Перед вами не кто-нибудь, а будущая графиня Рочестерская.
Моника восторженно взвизгнула:
– То есть вы с Биллом помолвлены?
– Вот именно.
– Давно?
– Уже несколько недель.
– Я страшно рада. Вот уж не думала, что у Билла хватит ума на это.
– Действительно, – со свойственным ему тактом подтвердил Рори. -Событие, которому нельзя не удивиться. Билл, насколько я помню, всегда предпочитал пухленьких, пышнотелых красоток. Я был свидетелем многих его страстных увлечений особами, выглядевшими как помесь Царицы фей с чемпионом по классической борьбе. Была одна хористочка в мюзик-холле «Ипподром»…
Тут ему пришлось прервать этот поток увлекательных для невесты воспоминаний, чтобы громко охнуть, поскольку Моника предусмотрительно лягнула его по лодыжке.
– Расскажи нам, дорогая, как это произошло? – попросила она. -Неожиданно?
– Да, совершенно неожиданно. Он помогал мне дать корове болюс…
Рори вытаращил глаза:
– Что дать корове?
– Болюс. Это такая большая пилюля, которую дают коровам. И не успела я опомниться, как он вдруг схватил мою руку и говорит: «Слушай, когда мы с этим управимся, ты выйдешь за меня замуж?»
– Какое красноречие! Рори, делая мне предложение, сказал только: «Э-э, как насчет того, чтобы… а?..»
– Да, а перед тем еще три недели репетировал, – уточнил Рори. Он снова наморщил лоб, явно пытаясь что-то сообразить. – Этот болюс, пилюля, про которую вы сейчас говорили… Я не вполне понял. Вы давали его корове, верно?
– Да, больной корове.
– Ах, больной корове? Тут я чего-то недопонимаю. Необходимо кое-что уточнить. Почему, собственно, вы давали болюс больной корове?
– Это моя работа. Я местный ветврач.
– Кто-кто? Не хотите ли вы случайно сказать, что вы ветеринар?
– Именно. Дипломированный специалист. Мы все теперь трудящиеся.
Рори с умудренным видом кивнул:
– Глубоко верно. Я и сам солдат армии труда.
– Рори работает в «Харридже», – уточнила Моника.
– Правда?
– Старший продавец в секции «Шланги, газонокосилки и поилки для птиц», – пояснил Рори. – Но это лишь временно. Ходят упорные слухи о повышении по службе и переводе в секцию «Стекло, фигурки и фарфор». А оттуда всего лишь шаг до «Дамского белья».
– Мой герой! – Моника нежно поцеловала мужа. – Держу пари, они там все позеленеют от зависти.
Рори, скандализованный, поспешил возразить:
– Ну что ты! Нет, конечно. Народ бросится пожимать мне руку, шлепать по спине. У нас в «Харридже» царит замечательный дух товарищества, один за всех и все за одного.
Моника снова обратилась к Джил:
– А твой отец не возражает против того, что ты разъезжаешь повсюду и даешь болюсы коровам? Отец Джил, – объяснила она мужу, – начальник полиции графства.
– А-а, очень приятно, – сказал Рори.
– По-моему, он должен быть против.
– Нет-нет. Мы теперь все где-нибудь работаем. За исключением моего брата Юстаса. Он прошлой зимой выиграл в Литтлвуде крупную сумму в бильярд и стал чванливым богачом. Со всей родней держится так надменно. Одним словом, великосветский фат.
– Какой снобизм! – горячо отозвался Рори. – Меня возмущают классовые различия!
Он собрался было распространиться на эту тему, поскольку имел по данному вопросу твердые взгляды, но в эту минуту раздался телефонный звонок, и он потрясенный оглянулся вокруг:
– Господи ты Боже мой! Вы что, хотите сказать, что старина Билл заплатил за телефон?
