– Нет, сэр. В этом отношении мне повезло.
– Там у человека разыгрывается такой аппетит! Так что поспешите на подмогу, если вы не против, и беритесь скорее за сковородку. Яйца в доме есть, надеюсь?
– Есть, сэр.
– Мне понадобится с полсотни и, пожалуй, такое же количество фунтов бекона. И тосты. Четырех батонов, я думаю, хватит, но будьте наготове подать еще, если понадобится. Да, и кофе. Скажем, шестнадцать кофейничков.
– Очень хорошо, сэр.
– А вы после этого, конечно, поспешите к «Подсобнику Ганимеду»,- не без горечи заметил я,- чтобы записать мои злоключения в вашу клубную книгу?
– Боюсь, сэр, у меня нет выбора. Я должен. Правило номер одиннадцать чрезвычайно строгое.
– Что ж, должны так должны. Я совсем не хочу, чтобы вас выволокли в середину каре с дворецкими по сторонам и срезали у вас пуговицы с пиджака. Кстати, о клубной книге. Вы уверены, что в ней нет ничего на букву «Ч» про Чеддера?
– Ничего, кроме того, что внесено мною вчера, сэр.
– Н-да, от этого проку мало,- вздохнул я.- Не скрою от вас, Дживс, что Сыр Чеддер представляет теперь для меня серьезную опасность.
– Неужели, сэр?
– Я надеялся, что, может быть, у вас там найдется что-нибудь такое, чем можно было бы заклепать его орудия. Но, конечно, раз нет, значит нет. Ладно, несите сюда мой завтрак, да поживее.
Минувшей ночью я почти не спал на дощатом ложе, какие гестапо на Винтон-стрит предоставляет для удобства своих клиентов, поэтому, насытившись, я завалился в постель. Мне, как Ролло Биминстеру, хотелось все забыть. И было уже сильно за полдень, когда телефонный звонок вырвал меня из объятий глубокого сна. Чувствуя себя неплохо освежившимся я нырнул в халат и подошел к аппарату.
Это оказалась Флоренс.
– Берти? – пискнула она.
– Как? Вы же собирались сегодня в Бринкли.
– Сейчас отправляюсь. Я позвонила узнать, что с вами было вчера после моего ухода?
Я рассмеялся горьким смехом.
– Приятного мало,- ответил я. – Меня загребла полиция.
– Но вы же говорили, они не арестуют.
– Вообще нет. Но арестовали.
– А сейчас вы в порядке?
– Заметно осунулся.
– Не понимаю. Почему вас арестовали?
– Длинная история. Вкратце говоря, я понял, что вы решили покинуть помещение, смотрю, за вами следом во всю прыть несется фараон, я выставил ногу, он споткнулся, ну, и утратил к преследованию всякий интерес.
– Господи милосердный!
– Мне подумалось, что так будет правильно, потому что еще мгновение, и он ухватил бы вас сзади за брюки. Он, конечно, этого не стерпел, и в итоге я провел ночь в тюремной камере, а утром имел малоприятный разговор с мировым судьей в полицейском участке на Винтон-стрит. Впрочем, сейчас я уже почти совсем отдышался.
– О, Берти!
Она, похоже, растрогалась и дрогнувшим голосом сказала мне «спасибо», а я ответил, что не стоит благодарности. Тут она вдруг охнула, как будто получила кулаком поддых на уровне третьей жилетной пуговицы. И переспросила:
– Винтон-стрит, вы сказали?
– Да.
– Ах, Боже мой! Вы знаете, кто там судья?
– Затрудняюсь вам сказать. Мы не обменялись визитными карточками. На суде мы звали его запросто «Ваша честь».
– Это дядя д'Арси Чеддера!
Я чуть не чертыхнулся то изумления.
– Ей-богу?
– Ей-богу.
– Тот, что любит суп?
– Тот самый. Можете себе представить, что было бы, если бы вчера вечером я у него обедала, а сегодня утром предстала бы перед ним, задержанная полицией!
– Да, неловко. Не найдешься, что сказать.
– Д'Арси бы мне этого не простил.
– Не понял.
– Он бы расторг помолвку.
– То есть как?
– Что – как?
– Как бы он расторг помолку? Она ведь уже расторгнута? Флоренс засмеялась, как говорится, нежным серебристым смехом.
– О, нет. Сегодня утром он позвонил, взял назад все, что было сказано, и получил мое прощение. С сегодняшнего дня он отпускает усы.
У меня – гора с плеч.
– Замечательно! – говорю.
Тут она завздыхала: «О, Берти!», «Ах, Берти!», я спросил, о чем она, и она объяснила, что вздыхает, поскольку я так рыцарствен и щедр.
– Мало кто еще из мужчин, испытывая ко мне такие чувства, был бы способен вести себя так.
– Да ну, пустяки,- говорю я.
– Я страшно тронута.
– Забудьте. Так, значит, у вас с ним опять мир и любовь?
– Да. Смотрите, не проговоритесь ему, что я была вчера с вами в ночном клубе.
– Конечно, конечно. Ни полслова.
– Д'Арси ужасно ревнив.
– Мне это известно. Он ничего не узнает.
– Уж пожалуйста. Даже если бы он только проведал, что я сейчас разговариваю с вами по телефону, с ним и то случилась бы истерика.
Я хотел было снисходительно рассмеяться в ответ и возразить, что это, как выражается Дживс, сугубо маловероятно, откуда бы Сыру узнать, что мы тут чешем языки, как вдруг я краем глаза заметил у себя в поле зрения некий крупный предмет. Я слегка повернул голову и убедился, что этот кр. пр. на самом деле – могучая фигура д'Арси Чеддера собственной персоной. Я не услышал дверного звонка и не видел, как он вошел, но это, несомненно, был он – опять явился моему взору, точно проживающее по здешнему адресу привидение.
7
Тут требовалось соображать молниеносно. Нельзя же допустить, чтобы к вам приходили и прямо в гостиной закатывали истерики. Да и вряд ли, выяснив, кто у меня на том конце провода, Сыр ограничится только истерикой.
– Конечно, Китекэт,- внятно произнес я в трубку.- Разумеется, Китекэт. Я понимаю, Китекэт. Но сейчас я должен попрощаться, Китекэт, так как ко мне зашел наш общий друг Чеддер. Пока, Китекэт.- Я повесил трубку и обернулся к Сыру.- Говорил с Китекэтом,- пояснил я ему.
Сыр на это ничего не сказал, а продолжал стоять и мрачно взирать на меня. Теперь, зная о кровном родстве Сыра с судьей на Винтон-стрит, я увидел меж ними явное фамильное сходство. У племянника, как и у дяди, была манера щуриться и смотреть на человека из-под нависших бровей. Разница была лишь в том, что дядюшка пронзал вас взором сквозь стекла пенсне, а племянничек действовал невооруженным взглядом.
Сначала я подумал, что неудовольствие моего гостя вызвано моим костюмом: я принимал его в халате и пижаме, а в три часа дня такое одеяние может натолкнуть на определенные мысли. Но нет, оказалось, что на повестке дня вопрос посерьезнее.
