Понимаете, Гасси не такой, как остальные мои приятели. Первым из них на ум приходит, конечно, Бинго Литтл, который, потерпев неудачу, говорит себе: «Не беда, перебьемся!» – и бодро отправляется на поиски новой пассии. Гасси же, совершенно очевидно, получив один раз от девицы отставку, поставит на этом деле крест и всю оставшуюся жизнь посвятит разведению тритонов. Обрастет длинной седой бородой, прямо как герой какого-нибудь романа, который, удалившись от света, живет затворником в огромном белом доме, скрытом от любопытных глаз купами деревьев, и на его бледном лице лежит печать страдания.
– Боюсь, он не питает ко мне никакого интереса. Во всяком случае, он ничего не говорит. Понимаете, я вам об этом рассказываю только потому…
– О, конечно, конечно.
– Удивительно, что вы меня спросили, верю ли я в любовь с первого взгляда. – Она опустила ресницы. – «Разве тот, кто влюблен, усомнится ли он, что влюбляются с первого взгляда?»
[16]
– провыла она дурным голосом, и я снова вспомнил благотворительные живые картины, о которых уже рассказывал, и тетю Агату в роли Боадицеи
[17]
. – Все началось с маленького трогательного происшествия. Я гостила у друзей в их поместье и вышла погулять с моим песиком. И представьте, Берти, мой ужас, когда мерзкая острая заноза вонзилась в лапку моему бедному малютке. Я совсем растерялась. И вдруг появляется молодой человек…
Мне снова вспомнилось благотворительное представление в поместье у тети Агаты. Описывая связанные с ним чувства, я открыл для вас только мрачную их сторону. Однако следует упомянуть и о радостном завершении столь тягостного для меня события, когда я выкарабкался из кованой кольчуги, улизнул в ближайший трактир, направился прямиком в бар и потребовал хорошую порцию горячительного. Минуту спустя я уже держал в руках огромную кружку особого напитка местного приготовления. Восторг, охвативший меня после первого глотка, до сих пор жив в моей памяти. Воспоминание о муках, через которые мне пришлось пройти, придавало этому восторгу особую остроту.
Примерно те же чувства охватили меня и сейчас, когда я сообразил, что она говорит о Гасси, – вряд ли в тот день целый взвод молодых людей вытаскивал занозы из лапы ее пса, в конце концов, он же не подушечка для булавок, – шансы которого всего минуту назад, судя по всему, приближались к нулю и который, как теперь оказалось, вышел победителем. Меня охватила такая радость, и с моих губ невольно сорвался такой громкий возглас: «Вот здорово!» – что девица Бассет подскочила на добрых полтора дюйма над земной твердью.
– Простите? – сказала она.
Я беспечно махнул рукой.
– Да нет, ничего, – сказал я. – Просто так. Вспомнил, что надо непременно сейчас же, не откладывая, написать письмо. Если вы не против, я, пожалуй, пойду. Кстати, вот идет Гасси Финк-Ноттл. Он с радостью составит вам компанию.
В этот момент Гасси робко выглянул из-за дерева.
Я убрался, оставив их вдвоем. Теперь за этих двух придурков душа у меня была спокойна. Не терять присутствия духа и не торопить события – вот все, что Гасси должен был делать. Шагая к дому, Бертрам предчувствовал, что счастливый конец не за горами. Я хочу сказать, если девица и молодой человек остаются наедине в непосредственном соседстве друг с другом, да к тому же еще в сумерках, и если она (он) допускает с большей долей вероятности, что он (она) к ней (к нему) неравнодушен, то им ничего не остается, как начать объясняться в любви.
Я решил, что мои усилия, увенчавшиеся успехом, заслуживают вознаграждения в виде небольшой попойки.
И посему направился в сторону курительной.
ГЛАВА 11
Разнообразные напитки были заботливо приготовлены и расставлены на столике у окна, и плеснуть в стакан на четверть неразбавленного виски и немножко содовой было делом одной секунды. Я развалился в кресле, задрал ноги на журнальный столик и принялся с наслаждением потягивать освежающий напиток – прямо Цезарь, отдыхающий в своей палатке от ратных подвигов в день победы над нервиями
[18]
.
Когда я обратился мыслями к тому, что происходит сейчас в благоуханном саду, то почувствовал, как меня охватывает восторг. Я ни минуты не сомневался, что Природа сказала свое последнее слово, сотворив такого отпетого олуха, как Огастус Финк-Ноттл, но я искренне его любил, желал ему счастья и так страстно надеялся, что эпопея ухаживания завершится успешно, будто не он, а я сам мечтал об этой малохольной девице.
Мысль, что он, наверное, уже покончил с предварительными pourparlers
[19]
и теперь они вовсю пустились строить планы на медовый месяц, доставляла мне огромную радость.
Конечно, с учетом особенностей девицы Бассет – я имею в виду звездочки, малюточек кроликов и все прочее, – вы можете сказать, что сдержанные соболезнования были бы куда уместнее. Однако не следует забывать, что о вкусах не спорят. При виде Мадлен Бассет любой здравомыслящий человек бросился бы бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от нее. Но по неведомой причине придурка Гасси неудержимо влекло к указанной девице, и тут уж ничего не попишешь.
Только я пришел к этому выводу, как мои размышления были прерваны стуком отворившейся двери. Кто-то вошел и стремительным шагом направился к столику с напитками. Я опустил ноги, обернулся и узрел Таппи Глоссопа.
При виде его я почувствовал угрызения совести – целиком захваченный устройством сердечных дел Гасси, я совсем забыл о том, что у меня есть еще один клиент. Такое случается сплошь и рядом, когда берешься сразу за два дела.
Однако Гасси я теперь мог, слава богу, выбросить из головы, и поэтому решил полностью посвятить себя делу «Глоссоп – Анджела».
Я был весьма удовлетворен тем, как Таппи выполнил свою задачу во время обеда. А задача была не из легких, могу вас заверить, ибо все без исключения яства и напитки отличались превосходными качествами, в особенности одно блюдо, а именно nonnettes de poulet Agnes Sorel
[20]
, перед которым не устоял бы даже человек с железной волей. Но Таппи выдержал испытание, будто всю жизнь только и делал, что постился. Признаться, я был горд за него.
– А, Таппи, привет, – сказал я. – Ты-то мне и нужен. Он со стаканом в руке повернулся в мою сторону, и по его лицу я понял, какие жестокие страдания он испытывает. Вид у него был, как у голодного степного волка, на глазах которого его жертва – русский крестьянин – стрелой взмывает на дерево.
– Да? – недовольно буркнул он. – Я тут.
