Однако в этом круговороте даров иногда встречались исключения. Одним из таковых был Пэт Хобби, который за двадцать лет в кинобизнесе четко усвоил правила игры и сумел накануне праздника избавиться от своей секретарши. С минуты на минуту ему должны были прислать новую, но та уж никак не могла рассчитывать на презент от шефа в свой первый рабочий день.
Дабы скоротать ожидание, Пэт прогулялся по коридору, заглядывая в распахнутые двери офисов в поисках признаков жизни, а затем остановился поболтать с Джо Хоппером из сценарного отдела.
— Не так оно бывало в старые времена, — заметил он скептически. — Раньше в сочельник бутылки стояли на каждом столе.
— И сейчас кое-где стоят.
— Именно что кое-где, — вздохнул Пэт. — А на закуску мы просматривали самые смачные сцены, удаленные из фильмов при монтаже.
— Слыхал я об этих винегретах из цензурных вырезок, — сказал Хоппер.
Пэт кивнул, глаза его увлажнились при воспоминании.
— То-то была потеха! Публика — в лежку, животики надрывали от хохота…
Он прервался при виде женщины с блокнотом в руке, входящей в его каморку дальше по коридору, — и это вернуло его к печальной действительности.
— Гуддорф засадил меня за работу на все праздники, — горько посетовал он.
— Я бы ни за что не согласился.
— И я бы тоже, да только мои четыре недели истекают в пятницу, и, если я попытаюсь взбрыкнуть, он просто не продлит контракт.
Кивнув на прощание, Хоппер пошел своей дорогой. Он уже знал, что контракт Пэта не будет продлен в любом случае. Его наняли для переложения в сценарий какого-то ковбойского романа, но ребята из отдела, занимавшегося доводкой диалогов, жаловались, что у Пэта сплошь идут или заезженные штампы, или вообще бред сивой кобылы.
— Я — мисс Кэгл, — представилась новая секретарша (на вид лет тридцати шести, увядающая красотка, энтузиазма никакого, но свое дело, похоже, знает).
Она подошла к столу, проверила пишущую машинку, потом села на стул — и вдруг разрыдалась.
Пэт вздрогнул от неожиданности. Строгий самоконтроль, особенно среди сотрудников низшего звена, был здесь незыблемым правилом. Будто мало ему расстройств из-за того, что приходится работать в канун Рождества… Хотя это все же лучше, чем не работать вовсе. Пэт вернулся к двери и закрыл ее — еще не хватало, чтобы кто-нибудь проходящий заподозрил его в оскорблении женщины.
— Ну-ну, успокойтесь, — сказал он. — Нынче Рождество, как-никак.
Всплеск эмоций постепенно угас. Она выпрямилась, хлюпая носом и утирая глаза.
— Поверьте, все не так уж плохо, как может показаться, — заявил Пэт, но без убежденности в голосе. — А что, собственно, случилось? Вас грозятся уволить?
Она отрицательно качнула головой, всхлипнула в последний раз и раскрыла свой блокнот.
— На кого вы работали до сих пор? — спросил Пэт.
Она ответила с неожиданной злостью, сквозь зубы:
— На мистера Гарри Гуддорфа.
Вечно красные и заплывшие глаза Пэта широко раскрылись от удивления. Теперь он вспомнил, что раньше видел ее в приемной Гарри.
— С двадцать первого года — вот уже восемнадцать лет. А вчера он отослал меня в сценарный отдел. Сказал, что мой вид нагоняет на него тоску, напоминая о том, как много всего осталось в прошлом. — Лицо у нее сделалось мрачнее тучи. — Совсем не так он разговаривал восемнадцать лет назад, когда по вечерам уединялся со мной в кабинете.
— Да, он был отчаянным бабником, — сказал Пэт.
— Мне следовало еще тогда воспользоваться случаем и взять его в оборот.
В душе Пэта шевельнулось чувство справедливости.
— Нарушение брачного обещания? Боюсь, это вряд ли сработает.
— У меня сохранилось кое-что получше нарушенных обещаний. С этим я запросто могу загнать его в угол. Давно уже могла бы это сделать, но все думала, что у нас с ним любовь.
Она умолкла и несколько секунд сидела с задумчиво-сосредоточенным видом, а затем встрепенулась:
— Вы хотели что-то продиктовать?
Пэт вспомнил о своей работе и открыл сценарий.
— Это вставка, — сказал он. — Сцена сто сорок четыре-а.
Он прошелся по комнате, собираясь с мыслями, и начал:
— Общий план равнины. Бак и мексиканцы подъезжают к асьенде.
— К чему?
— Асьенда — то же самое, что ранчо. — Он взглянул на секретаршу с упреком. — Далее. Сцена сто четырнадцать-бэ. Средний план. В кадре двое: Бак и Педро. Бак: «Чертов сучий потрох! Я ему все кишки вырву!»
Мисс Кэгл вскинула голову:
— Вы хотите, чтобы я написала это?
— Разумеется.
— Но ведь это не пропустят.
— Знаю, что не пропустят. Но я напишу именно так. Если заменить это банальным «мерзавцем», сцена лишится энергии.
— Но ведь кому-то все равно придется заменить это «мерзавцем»?
Пэт смерил ее сердитым взглядом — однако не мог же он менять секретарш ежедневно.
— Пусть об этом заботится Гарри Гуддорф, — сказал он.
— Так вы работаете на мистера Гуддорфа? — тревожно встрепенулась мисс Кэгл.
— Да, пока он меня не вышвырнет.
— Тогда мне не следовало говорить…
— Не волнуйтесь, мы с ним давно уже не приятели. По крайней мере не за триста пятьдесят в неделю, притом что когда-то мне платили две тысячи… Так на чем я остановился?
Он снова прошелся по комнате и несколько раз с удовольствием повторил вслух последнюю реплику, мысленно адресуя ее не персонажу фильма, а лично Гарри Гуддорфу. Вдруг он остановился, сбившись с мысли:
— Послушайте, а что за компромат у вас на Гарри? Вы узнали, где он зарыл труп?
— Это слишком близко к истине, чтобы так шутить.
— Так он что, и впрямь кого-то укокошил?
— Мистер Хобби, я очень сожалею, что проговорилась, и не хочу…
— Зовите меня просто Пэт. А как ваше имя?
— Хелен.
— Замужем?
— В данный момент — нет.
— Что ж, тогда позвольте пригласить вас на обед.
II
Наступил рождественский вечер, но все попытки Пэта узнать ее секрет так и не увенчались успехом. Теперь почти вся киностудия была в их распоряжении — лишь изредка в коридорах и буфетах попадался кто-нибудь из дежурного техперсонала. Они обменялись рождественскими подарками: Пэт вручил Хелен пятидолларовую банкноту, а она купила для него белый носовой платок. По сему случаю он вспомнил былые дни, когда под Рождество его подарочный урожай состоял из многих дюжин подобных платков.
