— Как тебя зовут?
— Томми.
— Томми кто?
— Как пожелаете. Я не знаю. Зовут, как кому вздумается.
— Чего ты хочешь? Что тебе здесь надо?
— Вы мистер Хоуп, так, второй этаж, дом шестнадцать, Гуф-сквер?
— Это я.
— Вам нужен человек по хозяйству?
— Ты про домработницу?
— Насчет домработницы ничего не говорилось. Говорилось, что вам нужен человек по хозяйству — готовить и прибираться. Мне случилось подслушать этот разговор на работе. Старая дама в зеленом капоре спрашивала мамашу Хэммонд, не знает ли она кого.
— Миссис Постуистл… да, я просил ее подыскать кого-нибудь для меня. Ты можешь кого-то посоветовать? Тебя кто-то прислал?
— Вы не хотите ничего изысканного в готовке? Вы непритязательный старичок, так они говорили, никаких заморочек.
— Нет… нет, я действительно не требую многого… опрятную и респектабельную особу. Но почему она не пришла сама?
— А что не так со мной?
— Простите? — вырвалось у мистера Питера Хоупа.
— Чем я не подхожу? Я могу застилать кровати и прибираться в комнатах… и все такое. Что касается готовки, так у меня врожденный талант. Спросите Эмму, она вам скажет. Вы же не хотите чего-то изысканного?
— Элизабет, — позвал мистер Питер Хоуп, пересекая комнату и беря кочергу, чтобы поворошить ею в горящем камине. — Мы спим или бодрствуем?
Элизабет, к которой обратились с вопросом, поднялась на задние лапы, а когтями передних уперлась в бедро своего хозяина. Брюки мистер Хоуп носил из тонкой материи, так что более ясного ответа она, пожалуй, дать ему не могла.
— Мил… жаль, что я так и не знаю, мальчик ты или девочка. Ты серьезно предлагаешь взять тебя домработницей? — спросил мистер Питер Хоуп, повернувшись спиной к камину.
— Я все буду делать, как надо, — услышал он от Томми. — Вы даете мне жратву и тюфяк, чтобы спать, и, скажем, шесть пенсов в неделю, а я буду жаловаться и ворчать гораздо меньше, чем большинство из них.
— Не говори глупостей, — фыркнул мистер Питер Хоуп.
— Почему бы вам не посмотреть, как у меня получится? — Разумеется, нет. Это же просто бред.
— Хорошо. Попытка не пытка. — Грязная рука протянулась через стол, взяла счет из «Столовой Хэммонда» и проделала все необходимые операции, чтобы вернуть его в карман брюк.
— Вот тебе шиллинг. — Мистер Питер Хоуп протянул визитеру монету.
— Незачем. — Монета так и осталась у него в руке. — Все равно спасибо.
— Возьми.
— Нет уж. Никогда не знаешь, к чему это может привести.
— Ладно. — Мистер Питер Хоуп убрал монету в карман.
— Вот и хорошо. — Визитер двинулся к двери.
— Постой. Постой! — раздраженно воскликнул мистер Питер Хоуп. Визитер, взявшись за ручку двери, застыл.
— Ты возвращаешься в «Столовую Хэммонда»?
— Нет, я там больше не работаю. Меня брали на пару недель, вместо заболевшей девушки. Этим утром она вернулась.
— А кто твои родители?
На лице Томми отразилось недоумение.
— Это вы о ком?
— С кем ты живешь?
— Ни с кем.
— За тобой некому приглядывать… заботиться о тебе?
— Заботиться обо мне! Вы думаете, я ребенок?
— Так куда ты теперь пойдешь?
— Пойду? На улицу. Раздражение Питера Хоупа нарастало.
— Я хочу сказать, где ты будешь спать? У тебя есть деньги на ночлежку?
— Да, какие-то деньги у меня есть. Но я не собираюсь платить за ночлежку. Люди там не очень приятные. Переночую под открытым небом. Дождя нет.
Элизабет от негодования пронзительно мяукнула.
— Поделом тебе! — прорычал Питер. — Как можно на тебя не наступить, если ты постоянно путаешься под ногами?! Я тебе сто раз говорил об этом!
По правде говоря, Питер злился на себя. Очень злился. Непонятно по какой причине — так он убеждал себя — память возвращалась к Илфордскому кладбищу, к той его части, где покоилась хрупкая женщина, легкие которой так и не приспособились к лондонским туманам. А рядом с ней покоился еще более хрупкий младенец, которого только успели покрестить и назвать Томасом, едва ли не самым распространенным в Англии именем, о чем Питер не раз и не два напоминал себе. И какое отношение с точки зрения здравого смысла имел к происходящему умерший и похороненный Томми Хоуп? Сентиментальность в чистейшем виде, а сентиментальности Питер Хоуп терпеть не мог. Не он ли написал бесчисленное количество статей, разъясняющих губительное воздействие сентиментальности на нашу жизнь? Он всегда клеймил ее, наталкиваясь в книге или в пьесе. Время от времени, несмотря на все это, у Питера возникала мысль, что он порой и сам сентиментален — иной раз, исходя из его поведения, такой вывод напрашивался. Мысль эта всегда вызывала у него приступ ярости.
— Подожди здесь, пока я вернусь! — прорычал он, схватил Томми — на лице читалось изумление — за шерстяной шарф и толкнул на середину комнаты. — Сядь и не смей вставать! — Питер вышел, захлопнув за собой дверь.
— Крыша, что ли, поехала? — Глаза Томми вопросительно смотрели на Элизабет. Шаги Питера, спускающегося по лестнице, затихли. Люди частенько обращались к Элизабет. Что-то в ее манере побуждало их к этому. — Ладно, деваться некуда. — И действительно, не оставалось ничего другого, как усесться на стул.
Прошло пять минут, может, десять. Потом Питер вернулся в сопровождении дородной, спокойной женщины, которую никто и ничто — это чувствовалось с первого взгляда — не удивляло прежде и не могло удивить в будущем.
Визитер Питера поднялся со стула.
— Вот… о ком речь, — объяснил Питер.
Миссис Постуистл поджала губы и чуть откинула голову.
— Я помню, что видела ее там. Вроде бы там все было в порядке. Откуда у тебя эта одежда?
— Не мое. Эти вещи одолжила мне миссис Хэммонд.
— А это твое? — Миссис Постуистл указала на блузку из синего шелка.
— Да.
— И с чем она шла в комплекте?
— С трико. Оно давно порвалось.
— Что заставило тебя бросить акробатические упражнения и пойти к миссис Хэммонд?
— Пришлось. Травма.
— Как называлась твоя последняя труппа?
— «Виртуозы Мартини».
— А до того?
— Их было очень уж много.
— И никто не говорил тебе, мальчик ты или девочка?
— Никто из тех, кому я бы поверила. Одни называли меня так, другие — иначе. Все зависело от того, кого они хотели во мне видеть.
