— Нет, нет, я буду лишним у вас за столом.
— Нисколько; один гость отказался в последний момент, так что судьба явно освободила его место для вас. Коктейли начинаются в шесть. Смотрите не опаздывайте — декан этого не любит.
3
Этот гостевой вечер был особенно оживленным, потому что оказался последним в сезоне: за ним должен был последовать большой перерыв на лето. Кроме того, праздники в этом году сложились так, что это был первый гостевой вечер после Пасхи. Когда закончилась первая часть вечера, студенты разбежались по своим делам, а мы спустились на первый этаж в зал профессуры, оказалось, что все завсегдатаи на месте и, кроме них, присутствуют еще два гостя: Джордж Нортмор, судья Верховного суда провинции, и Бенджамин Джубили из библиотеки университета.
Я подумал: скоро ли за столом заговорят об убийстве Эркхарта Маквариша, и кто будет первым? Я мысленно побился об заклад сам с собой, что это будет Роберта Бернс, и выиграл. Я снова, ради «Нового Обри», дам отчет о том, «как они болтали во хмелю».
— Бедный Эрки. Помните, он ужинал с нами прошлой осенью? Как он гордился своей косточкой пениса, бедняга. Хотел меня шокировать, но не на такую напал: он просто не знал, что интеллигентная женщина средних лет — крепкий орешек…
— Он был оксфордец старой закалки, — объяснила Пенни Рейвен. — Он думал, что женщины — очаровательные создания, в чьих плотских печурках можно раздуть жаркий огонь очаровательно непристойной академической болтовней. Ну что ж, одним меньше, но в университете еще осталось немало таких, кому прямая дорога — вслед за ним.
— Пенни, это на вас совсем не похоже! — воскликнул Ламотт.
— Ну что вы, Пенни, — вмешался Делони, — бедный Эрки умер. Давайте будем великодушны к побежденным.
— Да, — подхватил Хитциг, — мы не гиены и не биографы, нам не обязательно мочиться на мертвых.
— Ну ладно. De mortuis nil nisi hokum,
[132]
— сказала нераскаянная Пенни.
— Я сам из Оксфорда и не меньше времени провел там, чем Маквариш, — сказал декан. — Но я никогда не думал о женщинах плохо.
— Да, господин декан, но вы ведь из Баллиола. Красавцы и джентльмены. А Эрки был из колледжа Магдалины — совсем другая корзина с яйцами… точнее, без яиц.
Декан расплылся в ухмылке, — видимо, память о давнем соперничестве еще тлела у него в душе.
— Интересно, что стало с его эротической коллекцией, — сказала Роберта Бернс. — У него возле двери стояла порнографическая колодка для обуви, она меня всегда интересовала.
— Порнографическая ко…! — Ламотт любил изображать невинность в разговорах с женщинами.
— Да, представьте себе. Голая женщина из латуни, лежащая на спине, с разведенными ногами. Чтобы снять галошу, нужно было наступить одной ногой на лицо, а другую втиснуть в промежность. Довольно удобная штука, но оскорбляла мое чувствительное достоинство как женщины.
— Совершенно не понимаю, зачем людям такие гадкие игрушки, — сказал Ламотт. — За много лет наблюдений я уяснил себе, что имущество человека — гораздо более верный ключ к его характеру, чем все слова и поступки. Если понимаешь язык вещей.
— В ваших шкафах мы найдем только старинный фарфор, — сказал Делони. — Но, судя по тому, что я слышал, Рене, это отнюдь не гарантия высочайшего вкуса.
— Что такое, что такое? Ну-ка, расскажите, — заинтересовалась Роберта.
Ламотт покраснел.
— Ходят слухи, что у Рене прекрасная коллекция бурдалу.
— Пардон?
— Это фарфоровые «утки» — их подсовывали себе под юбки элегантные дамы в восемнадцатом веке во время долгих путешествий в неотапливаемых экипажах.
— Нет, нет, — сказал Ламотт. — Они получили свое название в честь аббата Бурдалу, который произносил необыкновенно длинные проповеди, в высшей степени испытывающие людскую выдержку. Но кто это про меня такое?..
— Ага, интересно? А они правда разрисованы неприличными картинками?
— Если принять во внимание, что я пью минеральную воду, а вы — портвейн, вы это не скоро из меня вытянете.
— Слишком утонченные умы легко соскальзывают в непристойность. Будьте осторожны, Рене: мы за вами неотступно следим.
Теперь ухмыльнулся Ламотт.
— Что я слышу! Вы обсуждаете ужасное потрясение всего университета — убийство Маквариша? — завопил Дердл с того конца стола, хотя этикет строго-настрого запрещал подобное.
— А, убийство с розовой ленточкой! — воскликнул судья Нортмор. — Я прочитал все статьи во всех трех газетах, но они были чрезвычайно неясны и противоречивы. Единственное, в чем я полностью уверен, — в том, что профессор университета был убит при обстоятельствах, до некоторой степени будоражащих воображение. Жаль, что дело не дошло до суда, — тогда, быть может, нам удалось бы заглянуть в самые глубины…
Роберта Бернс фыркнула. Декан поднял брови.
— Чтобы раскопать всю правду о десяти футах розовой ленты в заднем проходе убитого. Зачем и кому понадобилось ее туда засовывать?
— В одном из признаний упоминалось о неких «церемониях».
— Да, да, мистер Ладлоу, но что это были за церемонии?
— Полное объяснение этого факта было дано только в письме, адресованном полиции. Я имел случай с ним ознакомиться, — сказал Ладлоу. — Что-то очень сложное, с участием королевы Анны.
— Неужели мы не можем переменить тему? — взмолился декан.
— Ладлоу, потом расскажете, — прошипел судья.
Но беспомощная мольба декана не могла остановить поток.
Делони допрашивал Ладлоу:
— Что стало с телом?
— С телом Маквариша? Надо полагать, полиция выяснила все, что нужно, и отдала его родственникам.
— А я и не знал, что у него были родственники.
Тут я мог вмешаться в силу своей осведомленности:
— Не было. Поэтому университет взял все на себя и похоронил его без шума. В крематорий пришли только один-два человека из администрации ректора.
— Не очень-то пышная «церемония». Но еще, надо полагать, и священник? Кто это был? Не вы, Симон?
— Нет, не я. Однако я отпевал убийцу, если вас это интересует. Я знал его с очень давних времен.
— А я думаю, что он, в смысле — убийца, заслуживает награды, — сказала Эльза Чермак.
— Эльза! А мы и не знали, что у вас зуб на Эрки!
— Нет, я имею в виду — за то, что он прикончил себя сам, не вводя государство в немаленькие судебные расходы. Он, наверное, был незаурядным человеком.
