Ей надо было увидеть его.
Она почувствовала, что дрожит, и прикрыла свечу, чтобы свет не падал ему на глаза. Затем приспустила халат с плеч и медленно подошла к кровати.
Найрин никогда в жизни не испытывала такого волнения при виде мужчины. Она опустилась на колени и осторожно сдвинула в сторону простыню. Терпеливо, неторопливо, мучительно наслаждаясь тем, как поднимается в ней почти непереносимое желание. Она так хотела видеть, иметь его, что промедление само по себе тоже было сродни наслаждению.
Вот и все – простыня убрана, и он был перед ней – готовый к бою.
Она почувствовала, что горло сдавило волнение. Было так, словно он ждал ее. Будто она ему снилась.
Найрин осторожно коснулась его – ей надо было перевернуть Питера на спину.
Великолепно! Само совершенство. Она готова была съесть его целиком. Найрин осторожно пробежала пальцами по его груди вниз, к мужскому корню.
Тверд как железо. Она взобралась на кровать и оседлала его.
– Господи, как крепко он спит.
Тем лучше – тем легче занять то положение, которое ей так давно хотелось.
Она была достаточно увлажнена для них обоих и медленно опустилась, наслаждаясь ощущением того, как он все глубже и глубже погружается в нее. Он стремительно вырос в ней, и в тот же миг Питер проснулся.
– Какого дьявола?
Она наклонилась и жадно впилась в его рот – и чуть не умерла от удовольствия, которое подарили ей его твердые губы и сухой горячий язык.
– Не шевелись, – выдохнула она. – Тебе ничего не надо делать...
– Ты права, черт возьми, шлюха, слезай с меня немедленно!
– Нет уж, мой любимый... Мне сдается, тебе нравится то, что происходит, – промурлыкала она прежде, чем вновь овладеть его ртом.
Она была как тигрица. Отталкивала его и тянула на себя, терзая, доводя до той точки, когда он уже не мог остановиться, когда ему стало это нужно как жизнь, когда она стала нужна ему как жизнь, такая, как есть: ненасытная, жадная, грохочущий водопад ощущений, в которых он тонул, тонул безнадежно.
– Я знаю, что ты меня хочешь, – прошептала Найрин, прикусив его нижнюю губу. – Ты смотрел на меня и вспоминал мое нагое тело под другим мужчиной, спрашивая себя, что бы чувствовал ты.
– Сука, обманщица, шлюха...
– Я тоже тебя люблю, любимый, – проворковала она, прежде чем накрыть его рот очередным поцелуем.
И вот он, конец наслаждения, последний удар. Удар, в котором собрана вся его сила, удар прямо в ее развратную душу.
– Как мило, любимый, – пробормотала она. – Какой сильный, какой живучий, прямо металл...
– Сука... – сказал Питер устало.
– Теперь тебе от меня не избавиться.
Найрин подошла к двери, наклонилась, чтобы поднять халат, предоставляя ему полюбоваться ее круглыми ягодицами. Обернулась, чтобы он мог напоследок еще раз увидеть ее красивое тело – полную грудь и треугольник между ног.
– Я вернусь завтра ночью, любимый. Лучше тебе меня ждать.
Оливия и представления не имела, как Клей впишется в новый уклад Бонтера. Похоже, он собирался только есть, спать и слоняться без дела. Ничего больше.
Она полагала, что это бессовестно, но что предпринять, не знала. Избегать его постоянно она не могла – отчасти потому, что слишком терзалась любопытством: где он сейчас и чем занимается.
Когда сын спустился к ужину на следующий день, спустился позже всех, так что все вынуждены были ждать его, она поняла, что дальше так продолжаться не может.
Оливии ничего не осталось в этой жизни: ни радости от общения с детьми, ни утоляющей скорби по покойному мужу.
Один ее сын был упрямцем, другой – никчемным неудачником. Каким-то образом старший умудрился взять в жены женщину, предназначенную младшему; Клей по-прежнему был в беде, а Флинт по-прежнему держался отчужденно, демонстративно флиртуя со своей женой. Оливия не знала, как избавиться от ощущения полной безнадежности.
Единственное средство влияния – это деньги. Если бы они у нее были! Она могла бы путешествовать, нанимать рабочих, контролировать жизнь сыновей. Но все просочилось между пальцев, остались лишь дом, урожай и бесполезная Оринда. Сможет ли Флинт спасти то, что осталось, было под большим вопросом.
Ее поддерживала лишь вера в существование своих драгоценностей. Эта вера помогала ей жить. Она исследовала чуть ли не каждую пядь Бонтера в надежде заметить хоть одну искорку, одно колечко, которое могло бы спасти ее сына от нищеты.
Но тогда она не знала, что обездоленным окажется Клей.
И все же Оливия не переставала искать. Искала в тех же самых местах, где искала много раз до этого, в течение двадцати лет, надеясь и не надеясь увидеть – на этот раз – то, чего не замечала прежде.
– Мелайн... Мелайн...
Она вышла из хижины, и тело ее дрожало от восторга. Ей все же удалось приманить его.
– Смотрите-ка, – пробормотала она, – вот и мистер Клей. Наконец-то взял в толк, о чем я ему говорила. Мистер Клей хочет узнать тайну. Ну-ну...
– Мелайн, черт возьми!
О, этот гнев в хозяйском голосе. Она все про это знала. Мистер Клей не собирался вести милые беседы. Он хотел узнать тайну, но и у нее был свой интерес, и она тоже хорошо знала, чего хочет. Мелайн всегда была более крепка умом, чем ее мать.
– Тихо, мистер Клей. Я не привыкла чтобы на меня кричали, я не такая глупая, как мама; мне нужны документы о моем освобождении за то, что я вам скажу. Вам нужна моя тайна, а мне нужны бумаги. Я вам тайну, вы мне документы, и я исчезну. Как вам такой план, мистер Клей?
– Ты хочешь получить документы?
– Да, мне нужны бумаги, с которыми я могла бы уехать на север и получить свободу, мистер Клей, и тогда мы сможем поговорить. Думаю, что вы можете сделать эти бумаги за все камешки, которые спрятала моя мама.
Господи, она словно в душу его смотрела – вычислила самое слабое место, а может, так оно и было, потому что отцовство ребенка все еще было под вопросом. Чей он: Клея или его отца? Честно говоря, многие жители Сент-Фоя тоже хотели бы знать ответ на этот вопрос.
Насколько сложно будет сделать для нее какой-то документ?
Одной поездки в Новый Орлеан будет достаточно – не такая уж крупная инвестиция, но насколько важная. Одним махом решались все его проблемы, даже если для этого придется украдкой приехать в город.
– Ты получишь свои бумаги, – ворчливо сказал Клей. – А теперь ты должна дать мне что-нибудь в залог.
– Я даю достаточно, мистер Клей. Моя мама научила меня, и все это время я знала, но ничего не могла сделать. А теперь я могу, и мы оба получим то, что хотим.
