По нашим наблюдениям, в разных обстоятельствах человек до неузнаваемости меняется: он может расщедриться, проигравшись в карты, а при выигрыше не оторвет от сердца и гроша. Можно смело просить у адвоката, когда он едет из сельской глуши к своим клиентам в Рим, у врача, когда он идет проведать своих больных; и эти же самые люди, сделав свои дела, превращаются в неприкасаемых, как мы их звали между собой.
Ходячим и, пожалуй, самым верным у нас было такое правило: кто меньше имеет, тот охотнее подает. Поэтому умение отличить богатого от бедного составляет основу основ нищенской науки, и вроде бы вся задача в том, чтобы увидеть, где суть, а где видимость, но дело это требует хорошей сноровки и сугубого внимания, поскольку и бедняк и богач испокон веку совершенствуются в притворстве, выдавая себя один за другого. При этом бедняк, пуская вам пыль в глаза, ломает комедию всерьез, а богач, даже являя своим видом саму убогость, не расстанется с каким-нибудь приметным знаком своего состояния. Его рубище, к примеру, не стоит ломаного гроша, зато палец украшен дорогим перстнем либо в кармане тикают золотые часы. Своей напускной бедностью он словно хочет вас унизить, а вовсе не расположить к себе. Напротив, бедняк искренен в стремлении сойти за богатого, но из-за несдержанности переигрывает и выдает себя — так, не рассчитав своих сил, обыкновенно напиваются до зеленого змия. Ему бы взять в дорогу одного слугу на хорошей лошади, а он берет двух, и, поскольку купить или нанять еще одну добрую лошадь ему не по карману, по крайней мере один из слуг трясется на кляче. Одеваться просто и опрятно ему мало, он нацепляет на себя пошлые украшения, и чем роскошнее его верхнее платье, тем дряннее нижнее белье. Не умножая примеров, рискну высказать неоспоримую истину: если кто-то пытается ослепить вас блеском своего наряда или выезда, знайте, что это не свой, а заемный блеск. А если человек живет не по средствам, то лишние траты его не смущают, и достаточно польстить его богатству и великолепию, чтобы наверняка получить подачку.
Есть, впрочем, разряд богатых людей, обычно весьма щедрых: на них, только что едва сводивших концы с концами, богатство сваливается как снег на голову, и если они не станут заправскими скупцами, то, как правило, начинают проматывать это состояние. Я знал одного: получив значительную сумму денег, он отвалил мне целый талант, хотя я просил всего один обол; приятель пожурил его, а он огрызнулся: — Почему не дать? Ведь у меня осталось еще пятьдесят.
Если бы люди ценили вещи по их содержанию, а не по обманчивой наружности, то жизнь нищего, возможно, была бы завиднее любого состояния, которого мы домогаемся в угоду честолюбию, не щадя сил, с опасностью для себя и часто ценой преступления. Вообще говоря, бедный нищий — это такая же выдумка, как богатый дворянин; ибо за вычетом людей высокомерных, которых толковый нищий всегда приберет к рукам, остается очень мало настолько ожесточенных натур, что не способны сочувствовать нищете и горю, когда собственные страсти не поглощают их целиком.
У легко доставшихся денег — счастливая участь: они не ложатся в чулок; в противном случае, при наших возможностях разбогатеть, стяжательский зуд отравлял бы нам жизнь, как всем прочим; у нас же деньги не задерживаются, хотя в семье не без урода; деньги несут нам радость, а не треволнения. От безмятежной жизни все болезни, но нас Бог милует — мы целый день на ногах. Тогда и лакомый кусок впрок, и ленивый жирок не нарастает. С женщинами мы вкушаем те же наслаждения, что и самый набольший вельможа. Про себя с уверенностью скажу, что никакой смертный не познал в любви такого полного счастья, каким одарила меня судьба. Я по любви женился на очаровательной девушке, дочери соседа-нищего; как у многих, деньги у него не держались, он растратил почти все, что приобрел своими трудами, и по смерти отца ей ничего не осталось наличными, а остались его лачужка на бойком месте, на склоне холма, откуда виден всякий проезжающий, и ухоженный садик площадью 1/28 акра. Она стала мне прекрасной женой, родила девятнадцать детей и, не считая трех дней в постели после родов, всегда успевала с ужином к моему приходу, а это была моя любимая трапеза, на которую сходилось все веселое семейство; за столом обычно обсуждали дневные трофеи, смеялись над глупостью дарителей (какое застолье без шутки?); ведь каковы бы ни были их побуждения, мы неизменно приписывали успех своему умению подольститься к ним либо перехитрить их.
Впрочем, я слишком затянул рассказ о своем нищенском поприще, в заключение скажу только, что прожил 102 года, не зная хвори и немощи, а затем по стариковскому обычаю и без мучений угас, как догоревшая свеча. Выслушав мою повесть, Минос велел по возможности прикинуть, сколько раз я солгал за свою жизнь. Поскольку здесь нам вменено в обязанность держаться истины, я ответил, что солгал я, по-видимому, около 50 миллионов раз. Нахмурившись, он сказал: — И такой негодяй смеет надеяться войти в Элизиум?! — Я немедля отправился обратно, радуясь уже тому, что он меня больше не окликнул.
ГЛАВА XX
Юлиан в роли государственного мужа
[168]
На сей раз судьба дала мне в матери немецкую принцессу, но акушер, принимая роды, свернул мне шею и безвременно прикончил принца. Если дух не доживает до пяти лет, его незамедлительно отправляют в другое лоно, вот и мне выпало несколько раз побывать младенцем, отдаляя встречу с Миносом.
Наконец судьба снова доверила мне сыграть важную роль. Я родился в Англии, в царствование Этельреда II. Моим отцом был Улнот, граф, или тан, Суссекс, я же под именем графа Годвина займу видное положение при Харолде Заячья Нога, который не без моей помощи стал королем Уэссекса, или западных саксов, ущемив права Хардиканута; мать Хардиканута, Эмма, пыталась посадить на трон другого своего сына, но я ее перехитрил, открыв ее замысел королю и предложив план, как покончить с этими двумя принцами. С позволенья короля, обманутого ее набожностью и мнимым безразличием к мирским заботам, Эмма послала за сыновьями в Нормандию; я же убедил Харолда пригласить обоих принцев ко двору и убить их. Осторожная мать отпустила одного Альфреда, удержав при себе Эдуарда: ожидая от меня только худа для своих сыновей, она все же надеялась, что одного я не трону, если другой остается на свободе; но ее постигло разочарование: заполучив Альфреда, я добился, чтобы его отправили в Или, ослепили там и заточили в монастырь.
Подобные жестокие меры великие люди всегда оправдывают ссылкой на интересы своего государя, а государь — тот всегда потакает их властолюбию.
