Говоря это, Большой Луи поднялся с места и явно собрался уходить. Но Бриколену не хотелось, да и невыгодно было ссориться с ним.
— Что ты такое несешь, дурень ты этакий? — возразил он дружелюбным тоном, снова усаживая Большого Луи. — Ты в своем уме? Какая муха тебя укусила? Да разве я по-серьезному с тобой говорил? Разве я обращаю внимание на глупости моей жены? Известное дело — женщина что оса: одна жужжит над ухом, другая пристает то с тем, то с этим и всегда говорит наперекор, обе не дают покоя. Давай-ка прикончим наш кувшинчик и разойдемся друзьями. Слушай меня, Большой Луи. Я для тебя стоящий заказчик, и сам я очень доволен своим выбором. Мы можем оказывать друг другу небольшие услуги, и было бы просто из рук вон, коли бы мы с тобой разругались попусту. Я знаю, что ты парень умный и здравомыслящий и не станешь заводить шуры-муры с моей дочкой. Впрочем, я о ней хорошего мнения и уверен, что она дала бы тебе крепкий отпор, коли бы ты повел себя недостаточно почтительно.
— Так, так! — процедил сквозь зубы Большой Луи, постукивая рюмкой о стол, что обнаруживало его гнев. — Все эти доводы бесполезны и начали мне докучать, господин Бриколен! К чертям ваши заказы, ваши небольшие услуги, да и мою собственную выгоду, ежели я должен взамен выслушивать хотя бы только предположения, будто я способен выказать неуважение к вашей дочери и будто придется ей рано или поздно поставить меня на место. Я всего лишь крестьянин, но гордости во мне не меньше, чем в вас, господин Бриколен, уж не обессудьте; и коли вам не найти слов поучтивее в беседе со мной, то позвольте мне откланяться и пойти по своим делам.
Бриколену пришлось потратить немало усилий, чтобы успокоить Большого Луи: мельник очень сердился, но суть была не в подозрениях арендаторши, в известном смысле небезосновательных, как сознавал он сам, и не в грубиянстве Бриколена, к которому он давно привык, а в той жестокости, с какой этот человек, сам того не зная, растравил кровоточащую рану в его сердце… Наконец гнев его улегся, но не раньше, чем арендатор извинился перед ним, а у того были свои причины выказывать миролюбие и не принимать в расчет опасений своей жены — по крайней мере временно.
— Да, кстати, — сказал он мельнику, приглашая его отведать сыру, а затем почать новый кувшин своего розового вина, — ты, оказывается, в большой дружбе с нашей молодой госпожой?
— В большой дружбе! — ворчливо повторил еще не вполне остывший мельник, отодвигая от себя кувшин, несмотря на настояния хозяина. — Это слово здесь так же уместно, как и то, другое — любовь, которое вы мне запрещаете говорить вашей дочери!
— Ну, может быть, это слово неподходящее, но не я его выдумал: она сама нам несколько раз повторила вчера (и это ужас, как бесило Тибоду!), что она очень дружески расположена к тебе. Черт побери, Большой Луи, ты видный собою парень — так все считают, — а есть слух, что знатные дамы… Э, ты что, снова сердишься?
— Мне сдается, что вы хватили лишнего спозаранку, господин Бриколен, — сказал мельник, побледнев от негодования.
Никогда еще цинизм Бриколена, с которым он до сих пор как-то мирился, не внушал ему такого отвращения.
— А ты, наверно, — возразил арендатор, — спозаранку на своей мельнице наглотался муки с целую лопату, потому как ты такой кислый да сварливый, словно хмельного в рот не берешь. С тобой, значит, теперь и посмеяться нельзя? Вот еще новость! Ладно, потолкуем серьезно, коли тебе так хочется. Не приходится сомневаться, что тем ли, другим ли путем ты завоевал уважение и доверие молодой госпожи и она тебе дает поручения потихоньку от всех.
— Не знаю, что вы имеете в виду.
— Ну, как же! Ты ради нее едешь в ***, доставляешь ей ее пожитки и деньги! Шунетта своими глазами видела, как ты передавал ей мешочек с экю. Словом, ты занимаешься ее делами.
— Считайте, как вам будет угодно, а я знаю, что знаю: делаю я свои дела, а попутно доставил госпоже де Бланшемон ее деньги и сундуки из гостиницы, где она оставила их на сохранение; если это значит заниматься ее делами — пусть будет так, не имею ничего против.
— А что в мешочке-то — золото или серебро?
— Вот уж чего не знаю! Я в него не заглядывал.
— Тебе бы это ничего не стоило, а ей бы не повредило.
— Надо было мне сказать, что вас это интересует. Сам я не догадался.
— Послушай, Большой Луи, мой мальчик! Эта особа говорила с тобой о своих делах?
— Откуда вы это взяли?
— Отсюда! — ответил арендатор, ткнув указательным пальцем в свой низкий смуглый лоб. — Я нюхом за милю чую, когда начинают перешептываться да секретничать. Похоже, что дамочка не доверяет мне и советуется с тобой.
— Ох, если бы так было! — ответил Большой Луи, пристально и с некоторым вызовом глядя на Бриколена.
— Если это на самом деле так, Большой Луи, то, я думаю, ты не захочешь стать мне поперек дороги.
— Как вас понимать?
— Ты прекрасно все сам понимаешь. Я всегда тебе доверял и думаю, что ты не злоупотребишь моим доверием. Тебе известно, что мне охота приобрести землю и неохота платить слишком много.
— Мне известно, что вам неохота заплатить полную цену.
— Полную цену, полную цену! Это зависит от положения, в котором находятся люди. То, что для другого значило бы продешевить, для нее значит выгодно продать, потому как ей во что бы то ни стало надо выбраться из трясины, в которой ее оставил муженек!
— Это-то я знаю, господин Бриколен, и ваши мысли на сей предмет и ваши честолюбивые расчеты — все я знаю как свои пять пальцев. Вы хотите нагреть на пятьдесят тысяч франков лицо, вступающее с вами в сделку, как говорят законники.
— Да нет, совсем я не хочу ее нагреть! Я играл с ней открытыми картами; назвал ей, сколько стоит ее имение. Только я сказал, что не заплачу полную его стоимость, и пусть меня живьем съедят черти, если я прибавлю хоть один лиар
[32]
. Не хочу и не могу!
— А вы мне говорили по-другому, и не так давно! Вы сказали, что можете заплатить полную цену, если уж без этого не обойтись…
— Ты бредишь. Никогда я этого не говорил!
— А, нет, извините! Вспомните-ка, это было на ярмарке в Клюй, и еще господин Груар, мэр, был при разговоре.
— Он не сможет выступить как свидетель. Он помер!
— Но я-то, я мог бы дать показания под присягой!
— Ты этого не сделаешь!
— Это будет зависеть от …
— От чего?
— От вас.
— То есть как?
— Мое поведение будет зависеть от того, как поведут себя со мной в вашем доме, господин Бриколен. Я по горло сыт бессовестными наветами вашей половины и ее оскорбительными для меня выходками; я знаю, что ко мне тут относятся хуже, чем к любому другому, что вашей дочери запрещается разговаривать и танцевать со мной, приезжать на мельницу к ее кормилице, словом — учиняют мне всяческие притеснения. Я бы на них не жаловался, коли бы они были заслуженны. Но так как я их не заслуживаю, то нахожу их оскорбительными.
