Невидимые колонки развлекали гостей музыкой. Играли новый вариант «На сопках Маньчжурии».
Тихо вокруг.
Сопки покрыты мглой.
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой.
Белеют кресты —
Это герои спят.
Прошлого тени кружатся вновь,
О жертвах боев твердят.
Тихо вокруг,
Ветер туман унес,
На сопках маньчжурских воины спят
И русских не слышат слез.
Плачет, плачет мать родная,
Плачет молодая жена,
Плачут все, как один человек,
Злой рок и судьбу кляня.
Пусть гаолян
Вам навевает сны,
Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны.
Вы пали за Русь,
Погибли за Отчизну.
Но верьте, мы за вас отомстим
И справим мы славную тризну.
Этот вариант появился в тридцатые годы после второй русско-японской, когда нам удалось отвоевать Желтороссию, прекратить продвижение японцев в районе Внутренней Монголии – но не удалось нанести поражение японскому флоту и вернуть половину Сахалина. Предыдущий вариант, классический, был одновременно и слишком длинным, и слишком надрывным, даже антигосударственным. Совсем не победным.
Как-то мы разучились побеждать, вам не кажется? Заканчивать войну победой. Война превратилась для нас в работу, которой нет ни конца ни края…
Принесли китайский лагман, как раз кстати. Густой и насыщенный суп, но не слишком острый, китайский его вариант. В самый раз, потому что плов, который мы отведали, был на самом деле слишком острым, заставляющим тяжело отдыхиваться…
– Ждем?
Араб посмотрел на часы, махнул рукой.
– Опоздал, засранец. Сам виноват…
Словно отвечая на эти слова, на пороге появился Аскер, одетый во все местное, с короткой бородкой, загорелый. Начал протискиваться к нам – столы здесь стояли плотно…
– Салам алейкум. Не опоздал?
– Опоздал, – сказал Араб.
– Ну, бакхена гварим
[10]
, как говорится…
Он присел, как и мы, за стол, махнул рукой, чтобы несли…
– Что нового?
– По телику вальсы передают.
– Вальсы?!
– Так точно, вальсы. Изволите слышать…
Я вдруг понял, что «На сопках Маньчжурии» – это и есть вальс, который передают по центральному телевидению. Зело плохо, зело плохо, господа. Когда по национальному телевидению начинают передавать один вальс – жди беды.
– А Интернет?
– Отрублен. Просим прощения, работы, связанные с предотвращением массированной вирусной атаки.
– Идиотизм…
– Он самый.
– Ладно. Что на местах?
– На местах движуха… – Аскер начал жадно поглощать лагман. – Причем движуха нездоровая. Те люди, о которых я вам говорил, – ну, поняли. Так вот – их тайно вывели к аэродромам взлета. Вот только проблема – аэродромов-то не стало.
– Твои все отошли?
– Обижаете. Мы даже старались не лишкануть. Свое все-таки. Денег стоит. По движкам пострелять пришлось, правда.
Классические операции спецназа, как в учебнике. Патрон к винтовке калибра двенадцать и семь или четырнадцать и пять стоит от полутора до четырех рублей. Но этот же патрон, выпущенный в стоящий на аэродроме самолет, может вызвать миллионный ущерб, а в заправочный терминал – миллиардный. Истребитель-бомбардировщик – грозная штука в воздухе, но на земле всего лишь мишень. Один точный выстрел в двигатель – и он как минимум на день прикован к земле, а техники будут суматошно менять двигатель и не смогут заняться ничем иным. А если выведены из строя все самолеты, то придется заказывать и ждать запчасти.
– А что прикрытие? – поинтересовался я чисто из профессионального интереса.
– Пфе… – презрительно сказал Аскер, – детский сад, штаны на лямках. Таких только дрючить и дрючить. Только в двух случаях нас обнаружили и ни в одном из них – не попали. Козлы.
Да уж…
– Они могут вылететь гражданским рейсом, – предположил Араб, – реквизировать самолет.
– Не могут. Утром у главного терминала нашли заминированную машину. Разминируют. И кто-то позвонил и сообщил о бомбах в самом терминале. До вечера, наверное, проищут. С собаками.
Ну, вот и… ладушки. Те, кто все это затеял, думали, что все пройдет на ура, но ошиблись в одном. До этого – они сами подсыпали песочку в работающий механизм, вредили и выигрывали на этом. Теперь – они оказались на другой стороне баррикад, в роли тех, кому вредят. Звонок с сообщением об акте терроризма, парализовавший аэропорт, обстрелянная и разрушенная взлетная полоса, поврежденные самолеты. Ну как, господа, хорошо? Нормально себя чувствуете?
То ли еще будет…
Узбек нес нам чучвару – разновидность пельменей, только они меньше, чем русские, мясо тут без свинины, рубленное ножом, а не прокрученное, и подаются они в бульоне, со столовым уксусом и острыми приправами, – как вдруг глаза его уставились куда-то за нас, он что-то увидел за фонтаном, что-то, что привело его в совершеннейший ужас. И я крикнул «Атас!», как в мальчишеском детстве, на одесских и константинопольских улицах, и толкнул моих друзей, потому что я сидел лицом к узбеку и увидел это первым…
Через долю секунды по нам открыли огонь из нескольких автоматных стволов.
Сопротивляться смысла не было – это был настоящий, черт возьми, ад. Единственное, что нас спасало – это та самая бетонная стенка ограждения – за нее успел спрятаться тот, кто не успел расслабиться после Афганистана, а тот, кто успел – увы, умер…
Пули летели градом, раскалывая и разнося все на своем пути, и толстый и довольный жизнью в Ташкенте молодой узбек упал под градом пуль первый, и сейчас я видел подошвы его ботинок, подкованных гвоздиками. Почему-то именно это врезалось в память…
Араб, с озверелыми глазами, перебросил мне из сумки пистолет-пулемет и запасной магазин. В удлиненном пятьдесят – значит, сто патронов. Если просто стрелять на прикрытие – уйдут минуты за две.
Работать надо конкретно…
– Щас пройдут к входу и порежут всех… – прошипел Аскер. У него был старомодный, но мощный автоматический «кольт» с удлиненным магазином на двадцать пять патронов.
Попытаться снять их, используя стенку ограждения в качестве укрытия? Скорее всего – ляжем, по крайней мере, кто-то из нас. Проверяемый не опередит проверяющего – старое, но не потерявшее актуальности правило. Нам надо встать, прицелиться, выстрелить. Им – только нажать на спусковой крючок, окатив роем пуль, каждая из которых пробивает стальной рельс…
