— Действительно, что же? — Он взял ее руку и поцеловал. — Тебе нужно узнать, действительно ли Николас тот самый человек, которому ты должна уступить наследство. — Он взял обе ее руки. — Мы должны знать…
«Мы… Оказывается, есть „мы“…» — подумала она и, подняв подбородок, рискнула сказать:
— Как хорошо звучит, Питер. Мы… Он прикоснулся губами к ее губам.
— Нам так много нужно сказать друг другу… Не тот поцелуй.
— Да, — прошептала она. Поцелуй был лучше, слаще. Поцелуй Питера.
— Ты должна знать…
— Да… — Она была готова сделать все в тот момент. Питер хотел ее, а, согласно инструкциям, она должна была подчиняться Питеру во всем. Почти во всем.
И вдруг:
— Боже правый, Элизабет. Не совсем прилично с твоей стороны оказаться в чьих-то объятиях так скоро после смерти твоего мужа.
На дорожку вышел Николас, появившийся неизвестно откуда. Элизабет стало неловко при мысли о том, где и с кем он был еще полчаса назад.
— Итак, что ты думаешь о моих конюшнях? — спросил он, обращаясь к Питеру и, не дожидаясь ответа, повернулся к Элизабет: — У меня есть к тебе еще вопросы…
Она бросила взгляд на Питера.
— Твои вопросы не могут подождать? Николас посмотрел на Элизабет:
— Вполне возможно. Вы ведь не сможете нанести существенный вред моей репутации, если будете просто стоять здесь и разговаривать.
Он удалился, и Элизабет заметила, что Питер смотрит ему вслед.
— Я ненавижу его, — выдохнул Питер.
— Я думаю, нам всем он начинает не нравиться, — сказала Элизабет. — Не прошло и двух дней. Я последую твоему совету. Ты прав, Питер. Мы должны знать.
Он обнял ее и поцеловал, и она могла бы поклясться, что Николас за ними наблюдал.
Настало время перейти в наступление, время найти ответы на все вопросы. Ее отец был прав: начинать надо было с того места, где человек является самим собой, — с его спальни. Там она узнает все его секреты и сравняет его с землей.
Но никаких секретов не было. Человек без прошлого ничего не принес с собой в настоящее. Она не нашла ничего, что бы говорило о том, какую жизнь вел Николас в прошлом.
Она нашла только кожаный чемодан, потертый и порванный, лежавший на полке в шкафу рядом с тремя черными костюмами, двумя чистыми белыми хлопковыми сорочками и парой поношенных ботинок, стоящих на дне шкафа.
В покрое и стиле одежды не было ничего экстравагантного. У него не было ювелирных изделий, колец, шелковых галстуков, ночных рубашек.
Нигде в комнате не лежали фотографии, книги, записки, банковские чеки или деньги. Она также ничего не нашла под ковром, под матрасом, за комодом или в нем.
Ничего в карманах пиджаков, в ботинках, в чемодане, даже под потрескавшейся кожаной обивкой.
Как может человек существовать без личных вещей, могущих его идентифицировать?
Николас не существует, разочарованно подумала она. Он мог прийти откуда угодно или вообще ниоткуда. Он мог быть кем угодно, и в его комнате не было ничего, что могло хоть как-то охарактеризовать его, не говоря уже о том, чтобы доказать, что он Николас Мейси. И у нее больше не оставалось времени продолжать обыск — она и так задержалась здесь слишком надолго.
Черт его побери!
Послышался скрип открываемой двери, и она подпрыгнула от неожиданности.
— Вот ты где… — прошептал ее отец, прокрадываясь в комнату. — Питер рассказал мне. Ты что-нибудь нашла?
Она покачала головой.
— Черт. Я надеялся…
Она подняла руку, и он заговорил еще тише:
— Позволь мне попробовать. Две головы лучше одной…
Она уже устала. На сегодня.
— Как хочешь…
— Постой на страже…
Легко сказать, когда Николас может вернуться в любую минуту и обнаружить ее на пороге своей комнаты, и у ее отца будет совсем немного времени, чтобы спрятаться.
Тем не менее она заняла позицию в проеме двери и позволила ему попытать удачу.
— Ни одной вещи, — прошептал он ей на ухо десятью минутами позже.
— Тогда пойдем. Он не должен нас здесь застать.
— Иди вперед.
— Нет, ты. Я могу придумать причину моего прихода сюда. — По крайней мере она могла придумать одну вескую причину. — Иди немедленно.
Отец не стал больше спорить и удалился. Удаляться он умел очень хорошо, едко подумала она. Это была одна из его сильных сторон.
Напоследок она окинула комнату еще одним взглядом, чтобы убедиться, что все вещи лежат на своих местах, затем повернулась к выходу и столкнулась нос к носу с Николасом; ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
Она подняла подбородок, готовая к схватке.
— Уже готова для очередной порции, Элизабет? — проговорил он.
«Вспомни поцелуй Питера. Вспомни, что находится на кону. Не думай о сделке. У тебя есть право находиться в этой комнате», — думала она.
— Так и знала, что ты так скажешь, Николас, — саркастически произнесла она. — Никогда не мешает проверить, насколько свежее белье постелено на кровати, особенно если принять во внимание, что в гостевом крыле так редко живут люди.
«Ты слишком много говоришь. Слишком много, чем следует знать гостю, тем более ему», — остановила она себя.
— Я очень признателен тебе за такое внимание к деталям.
— Заботе о других научил меня мой муж.
— Такое индивидуальное внимание к гостям, — проговорил он, надвигаясь на нее. — Я впечатлен. Чему же еще научил тебя твой муж? Я имею в виду по сравнению с тем, что ты узнала от меня.
Отступая от него, она с яростью подумала, что должен быть закон против высоких хищных мужчин, подкрадывающихся, как тень. И еще должен быть закон, запрещающий сделки.
В одежде он снова стал тем самым человеком, которого она видела из-под своей маски радушной хозяйки; сейчас в нем не было ничего привлекательного. Осталась только тонкая аура опасности, окружающая его. И такой взгляд, будто он знал все, что она пыталась от него скрыть.
— Я надеюсь, ты сам узнаешь, — ответила она, подражая его тону.
— Конечно, узнаю, — согласился он, и она не сомневалась в его словах.
— Как и я. — Фраза, сказанная ею шепотом, не предназначалась для его ушей. А может, и предназначалась, так как он услышал ее слова и сразу уловил их смысл.
— Возможно, тебе не понравится то, что ты найдешь, Элизабет.
Она напряглась.
— Мне уже не нравится, Николас.
— Еще как нравится.
Она осторожно взглянула в его глаза. Маска снова была на месте. Не осталось никакой опасности, просто огромное изумление.
