— Всего лишь Виктор, — передразнил Виктор. — Вот чем я занимаюсь. Я пью. Я даю право голоса той части английской души, которая живет слишком комфортно и оттого стыдится себя. У меня есть цель, Элизабет, выше, серьезнее и чище, чем ты можешь представить. Я пью, потому что с выпивкой все становится чище, понятнее и… приходят на ум слова, необходимые для выполнения работы, которую только предстоит еще сделать…
Элизабет зааплодировала:
— Браво, Виктор. Ты еще никогда не был так красноречив… Жаль, что ты играешь для аудитории, состоящей всего из одного человека…
Виктор все еще пытался говорить:
— Ты не имеешь ни малейшего представления, над чем ты насмехаешься. Грядут перемены, Элизабет. Они все слепы. Они беспечно идут по длинному коридору к смерти… — Он качнулся в ее сторону и рухнул к ее ногам.
— Уберите его, — попросила Элизабет, увидев, как в фойе входит ее отец. — Он снова заболтался.
— Дорогая, он же не шутит.
— Мне следовало подумать, перед тем как его приглашать, — проворчала Элизабет. — Отец, пожалуйста, отнеси его наверх в одну из гостевых комнат. И наверное, ему лучше будет принять ванну. Вот настоящая революционная идея.
— Не будь снобом, дорогая. Он нам очень сильно помогает.
— Когда молчит, — возразила Элизабет. — А вот и Джайлс. Будь добр, убери его отсюда.
— Как пожелаете, моя госпожа.
Два лакея ловко подняли Виктора и унесли наверх.
— Теперь, отец, он для нас наиболее полезен… потому что не портит вечеринку.
— Ты слишком жестока, Элизабет. Ты же знаешь, через что ему пришлось пройти.
— Однако, несмотря на все его высокие рассуждения, памфлеты, лекции и его философию, вот он здесь, а ты… мы… ухаживаем за ним, готовым продаться за ложку икры. На самом деле.
— По крайней мере он честен, — многозначительно сказал отец.
Элизабет застыла, подумав, что еще не сказала ни слова о другом. Боже мой!
— Давай больше не будем говорить ни о нем, ни о Питере. Тема о них закрыта.
— Ерунда. Ты с радостью примешь его обратно быстрее, чем я щелкну пальцами.
— Он сделал свой выбор. Он вернулся в Москву семь лет назад, чтобы доказать преданность своей семье. И больше не стоит ни о чем говорить.
А сказать на самом деле было что. Некому было довериться, поэтому она держала все в себе долгие семь лет. И ей казалось, что она очень хорошо держалась все время. Однако стоило только раз упомянуть его имя, как… у нее подкосились ноги? Ее решимость ослабла?
Не стоило отцу бередить ее рану именно сейчас. Ведь он был единственным, с кем она могла поговорить в течение тех головокружительных месяцев, когда, казалось, Питер решится и предложит ей выйти за него замуж.
Головокружительных до тех пор, пока не пришло письмо, подписанное Николаем Романовым, будущим императором и племянником Питера, в котором тот подробно описывал все последствия брака с Элизабет и то, от чего Питер откажется в таком случае.
С будущим императором она тягаться не могла. Питер вернулся в Россию, и осталось только разбитое сердце. А затем опрометчивое замужество, посредством которого она надеялась пробиться в высшие круги общества, где был Питер. Ведь если она хотя бы изредка могла видеть его…
Но нет. Даже мимолетные взгляды… она глубоко вздохнула. Они тоже были бесполезны.
Ее отец как-то странно посмотрел на нее.
— Он, конечно, так никогда и не женился?
— Нет, — ответила Элизабет.
— А теперь другой дядя Николаса уже проторил дорогу…
— Тот большой роман брата Питера, породивший на свет ребенка? Нет. Как вообще может женщина согласиться на него?
«Обменять свободу на незаконнорожденного ребенка и неограниченную денежную прибыль? Никогда. Никогда? Даже если бы он сейчас вошел через парадную дверь?» — подумала она и услышала одобряющие слова отца.
— Я так счастлив это слышать… — начал он, но его вдруг прервали.
— Моя госпожа? — Джайлс возник совершенно бесшумно. — Прибыл еще один гость, моя госпожа.
— Я больше никого не жду, — пробормотала Элизабет, нахмурившись. — Кто может быть настолько невоспитан, чтобы прийти так поздно, Джайлс?
— Вот, госпожа. — Джайлс протянул ей визитку; пробежав ее глазами, Элизабет на мгновение потеряла способность дышать.
Ее отец прочел визитку через ее плечо:
— Бог мой… Питер…
Элизабет взглянула на отца.
«…Все будет, как прежде…» — промелькнуло у нее в голове.
Сбылось обещание и пророчество — действительно, никакие препятствия не помешали, — и все ее благие намерения испарились.
Вот Питер, высокий, потрясающе привлекательный, прекрасно одетый, берет ее руки в свои, и семь лет разлуки забываются в одно мгновение, как будто он никуда и не уезжал.
Утро было самое лучшее время суток. Гости еще спали, так как шведский стол к завтраку накрывался только в одиннадцать.
Сегодня Элизабет решила позавтракать на террасе пораньше, до того как все проснутся и она встретится с отцом.
Ей нужно было подумать, составить план. А тут еще и Питер… Она не ожидала его увидеть ни сейчас, ни когда-либо.
Последний раз она видела его два года назад. По душной, заполненной народом комнате расхаживали светские львы, находящиеся в самом разгаре своего охотничьего сезона. Боже, как было отвратительно сидеть рядом с Уильямом и смотреть на то, как они дефилируют мимо, готовые к флирту с каждой встречной. Питер с любопытством рассматривал окружающих, за тем заметил ее, сделал движение в ее сторону, но сменил курс и ушел.
Элизабет не ожидала, что ее сердце может разбиться дважды. Она думала, что пережила разлуку с Питером. Самое плохое, что он так и не женился и что он снова возвращался в Москву.
За два года ее сердце должно было охладеть к нему.
Но в то же мгновение, когда он вошел, она растаяла и почувствовала такое дикое счастье, как будто ей вновь было семнадцать.
Она уже почти забыла, как ощущают себя влюбленные. И не имело значения, что пока она должна была еще соблюдать траур. Питер снова здесь, а следовательно, все на свете становилось возможным.
Все будет как прежде… При мысли об обещании она замерла.
Нужно было рассказать отцу о Николасе Мейси. Времени не оставалось. А приезд Питера все окончательно запутал.
— Элизабет… — Отец сел за стол и налил себе чаю.
Она посмотрела на часы. Десять утра.
— Доброе утро, отец. — Теперь она могла ему рассказать. Может быть…
— Итак, он здесь наконец. Похоже, ему нечего было сказать, — проговорил отец.
