Она могла бы предотвратить все события» просто убравшись в комнате, после того как ее; покинул обитатель.
Она виновата во всем. Она надеялась, что все само собой образуется, в то время как ее жизнь оказалась похожей на ряд доминошных костей, падение одной из которых влечет за собой шквал падений, связанных друг с другом.
Теперь Николас считал ее способной на убийство, а значит, вынудит покинуть Шенстоун.
Но нет… должен же быть какой-то выход. Николас просто все выдумал.
Однако разве ей не показалось, что она почувствовала руку на своей спине за мгновение до того, как упала?
Нет… в такое было слишком трудно поверить… В такое отчаяние. Оно просто не имело смысла, ведь он постарался все оставить как было.
Они только желали его ухода. Его уход был их единственным намерением, единственной целью.
Теперь у нее оставался только один выход — найти волшебную палочку и заставить Николаса исчезнуть.
Она рассчитывала, что у нее будет время, чтобы осуществить его исчезновение. Теперь времени больше не оставалось. Ей было некогда рассуждать или проявлять осторожность. Или пытаться сохранить все в тайне.
Нужно было действовать немедленно.
Она встала с кровати, опустилась на колени, вытащила из-под кровати вторую коробку с бумагами Уильяма, опрокинула ее на пол и вновь принялась за чтение.
Здесь были свидетельство о браке, информация о приданом, подробности союза, заключенного с единственной целью родить наследника, которого так хотел Уильям. Зачем?
Уильям и Дороти не испытывали друг к другу страсти и каких-либо чувств. Скорее почти так же, как поступила сама Элизабет, Дороти заключила с мужем сделку: ее тело за его сына. Шенстоун и все его удобства получала жена, родившая Уильяму наследника.
Поражало сходство союза Элизабет и Уильяма с его первым браком. Уильям тогда был уже не очень молод, а Дороти не очень стара.
Записки от многих лондонских врачей в очень обтекаемых фразах сообщали, что проблема, из-за которой они не могли зачать ребенка, заключалась не в Дороти.
Бедная, бедная Дороти. Но нигде среди бумаг не упоминалось, что Дороти могла забеременеть от другого мужчины. Никаких дневников. Никаких любовных писем. Никаких документов или упоминаний о чем-то необычном.
Просто сухие указания Уильяма, требующие обратить внимание на некоторые вещи. Приглашения на обеды и мероприятия. В театры, оперы. На маскарад, что казалось немного фривольным в отношении Уильяма.
Несколько фотографий. Дороти, выглядевшая старше своих лет в платье со слишком большими буфами на рукавах и подолом до пола. Уильям с редкими волосами на голове, но длинными усами, одетый в жесткий сюртук и невозмутимо облокачивающийся на колонну.
Какие-то записи об истории Шенстоуна. Набросок фамильного древа. Уильям был очень щепетилен. В коробке находились бумаги, касающиеся только Дороти. Элизабет могла предположить, что в оставшейся коробке будет все об их совместной жизни.
Настало время ее принести.
Теперь ее не беспокоило, кого она может встретить на пути. От Джайлса, попавшегося навстречу, она просто отмахнулась.
Пятнадцать минут спустя все оставшиеся бумаги были разложены на полу вокруг нее. Еще через два часа стало ясно, что вся работа была выполнена ею впустую.
В бумагах Уильяма не было ничего, позволяющего опровергнуть право Николаса на получение наследства.
— А вот и мы, вот и мы, — пропел отец Элизабет, когда они с Питером вошли в дом. — Элизабет! Где ты?
вот и ты. Что за денек. Пойдем в библиотеку, мне нужно многое тебе рассказать.
— Единственное, что я хочу знать, — сколько ты истратил.
— Ах… Вот как… Моя дочь — скептик, Питер. Разве я не готов был побиться об заклад, что она скажет нечто подобное?
— Было такое. Я недооценил внимание Элизабет к деталям.
— Мы спасли положение, Элизабет. Сегодня я разговаривал с Красновым, и он уверил нас, что компания находится в каких-нибудь двадцати фатомах
[3]
. от нефтеносного слоя. Если мы сделаем небольшое капиталовложение сегодня, завтра мы проснемся миллионерами. Давайте выпьем за это. — Он схватил колокольчик и позвонил. — Джайлс! Принеси всем бренди.
— Хорошо, сэр.
Элизабет не хотелось омрачать отцовскую радость; он так долго ждал, чтобы его инвестиции начали приносить результаты. Да и Краснов заслуживал доверия.
Питер был в Лондоне с ее отцом; он должен знать Краснова. Значит, дело и впрямь не было таким безнадежным, как она всегда считала.
Конечно, напрашивался вопрос: что компания будет делать с нефтью, которую она найдет? Нужно было обеспечить хранение и перевозку, но ее отец никогда не задумывался о своем следующем ходе, не говоря уж о долговременных планах.
— Позовите Виктора, чтобы он присоединился к нам, — сказал отец, когда Джайлс принес поднос. — И Николаса.
— Хорошо, сэр. — Джайлс поставил поднос на стол.
— Господи, какой непоколебимый человек, — проговорил отец Элизабет. — Именно такой идеально подходит на роль дворецкого. Всегда знает, что надо делать. Что ж, начнем. За компанию. — Он поднял свой бокал. — Когда мы найдем нефть, мы создадим совместное предприятие и откроем представительства в Москве и в Лондоне, затем заключим контракт с перевозчиком для доставки припасов сюда. Нет, еще лучше, мы организуем и наладим линию доставки. Построим собственное нефтехранилище. Когда мы найдем нефть, возможно нашей компании не будет предела. И все благодаря моей дорогой дочери, ее щедрости и вере в нас.
Он поклонился Элизабет.
— За тебя, моя девочка. — Он выдохнул, залпом осушил бокал, и выражение неземного счастья появилось на его лице. — Все просто прекрасно, великолепно. Питер позднее тебе подробнее расскажет. Кстати, не было никаких новых известий о сумасшедшем, без разбора убивающем людей. Представляете? На протяжении двух или трех недель монстр не показывает носа и ни на кого не нападает. Беспокойство оказалось напрасным. Теперь его никогда не поймают. Он получил то, что хотел, и пропал. Теперь ты, Элизабет, расскажи, как у тебя дела?
— Вкратце? Итак, Николас утверждает, что не он притворялся привидением прошлой ночью. Он также считает, что один из нас пытался его убить в подвале во время пожара. Так что, возможно, маньяк находится здесь.
Ее отец выглядел ошарашенным.
— Боже. Никогда не говори такое, даже в шутку. Где же тогда Николас? Почему бы ему не взглянуть нам в глаза, а затем выкинуть из Шенстоуна?
— Я здесь, — сказал Николас с порога комнаты. — И я скажу вам почему: уж лучше пусть вы все будете перед моими глазами, чем я повернусь к вам спиной.
— Что ж, утешительное заключение.
