Поэтому естественно, что я солгал Балдезару.
– Абсолютно уверен.
Писец побарабанил пальцами по столу.
– Сдается мне, – молвил он, – что я смогу переложить это дело на коллегу, который больше смыслит в таких вещах. Не бесплатно, конечно, и этот твой «документ» придется ему показать. Но есть надежда выяснить.
Балдезара перекорежило, когда он признался, что кто-то в чем-то разбирается лучше его, не говоря уж о надобности советоваться. Отлично.
– Заманчивое предложение. Но вынужден отказаться, – возразил я. – Бумажку не отдам.
И тут меня осенило.
– А что это за «коллега»?
Он замешкался, и это его выдало.
– Ты его не знаешь.
Я посмотрел на Фальшака и улыбнулся. Не хочет, чтобы я обратился к его дружку напрямую? Или надеется на комиссионные? Так или иначе, мне предстояло щедро заплатить за пустячный результат.
– Изящно, – похвалил я.
Брови Балдезара опять поползли вверх. Он захотел возмутиться, но я отмахнулся, зевнул и потянулся в кресле.
– Не балуй, – сказал я. – Я слишком устал. Либо помогаешь, либо нет.
Балдезар наградил меня долгим, тяжелым взглядом. Затем, не сводя с меня глаз, крикнул:
– Ликоннис!
Я услышал, как тучный писец резво протопал по лестнице на галерейку, но когда Ликоннис показался в дверях, он вовсе не запыхался.
– Звали? – подался он к Балдезару.
– Дрот приволок мусор и думает, что это какой-то шифр.
– Шифр? – переспросил писец.
Если бы не хозяин, он даже руки небось потер бы от удовольствия. Его возбуждение ощущалось чуть не физически.
– Можно взглянуть?
Я вопросительно поглядел на Балдезара, извлек из мешочка полоску бумаги и передал Ликоннису.
– Ликоннис исследовал тайнопись и историю имперской тайной стражи, – сухо сообщил Балдезар. И фыркнул: – Поверить не могу, что эта белиберда кому-то пригодилась.
Ликоннис обиженно закусил губу и склонился над бумажкой. Пощупал и осмотрел со всех сторон в манере, к которой я уже привыкал. И нахмурился.
– Где ты это взял?
Я молча скрестил руки на груди.
Ликоннис зарделся.
– Конечно-конечно. Прости, что спросил. Насколько я понял, ты разглядел сефты для «пистос» и «иммус»?
Я кивнул. Ликоннис поднял бумажку к свету, потом пожал плечами и вернул ее мне.
– Может, здесь и есть что-то полезное, но похоже на обрывок какого-то черновика. Здесь что-то важное?
– Вопрос жизни и смерти, – сказал я, подумав об Ателе.
Ликоннис враз посерьезнел. Я не сдержал улыбки: интересно, писец волнуется за меня или за владельца бумажки? Наверное, за обоих.
– Не слышали о такой Иокладии? – спросил я.
– О ком? – не понял Балдезар.
Я оглянулся на старшего писца. Никак рассматривает меня?
– Иокладия, – повторил я.
– Кроме как в темных преданиях – нет, не слыхал. А ты, Ликоннис?
Тот отрицательно помотал головой:
– Нет. – И робко улыбнулся. – Во всяком случае, никого из живших в последние три столетия…
– Ну и утро мне выдалось, – пробормотал я, вставая. – Я почему-то не удивлен.
Я кивнул Балдезару, почтительно поклонился Ликоннису – нарочно, чтобы побесить его хозяина, – и вышел из кабинета.
В обычные дни от Балдезаровой лавки до моего дома бывало рукой подать. Сегодня я шел столько же, сколько всегда, но впятеро тяжелее. Солнце казалось ярче, толпа – гуще, мостовая – грязнее. Сил на них не осталось.
К аптеке, над которой я жил, я добрел в состоянии полного отупения. Со вздохом облегчения собрался зайти в аптеку и выпросить у Эппириса еще ахрами, но вспомнил о моем бугристом, разоренном ложе, и оно победило. Я двинулся к лестнице.
– Эй, Нос! – послышалось сзади.
Они еще далеко – шагах в десяти. Огромное расстояние. Повернуться на голос? Нет. Не обратишь на человека внимания – он и отлипнет.
– Эй, Нос, кому говорят!..
Нет, не желает уходить. Ангелы, что за болван! И я сложил пальцы в красноречивый, вполне искренний и глубоко оскорбительный знак. Не оборачиваясь, показал его невидимому собеседнику и поплелся дальше.
– Тысяча чертей! – проворчали сзади.
На плечо мне легло что-то тяжелое. Придержало – и развернуло на месте.
Навык и гнев сработали за меня. Из ножен на запястье в ладонь скользнул малый кинжал (отравленный), а правая рука тут же потянулась за рапирой.
Надо мной возвышалось двое парней. Огромных, как обелиски. Нет, как горы. За которыми не видать ни солнца, ни неба. Крепкие такие ребята.
Один, с очень скучным лицом, прихватил меня за левую руку и отобрал кинжал. Второй просто положил руку на правое запястье, рапиру из ножен я так и не вытащил.
Обоих молодцев я знал, и знал хорошо.
– Тебя хочет видеть Никкодемус, – проговорил Соленый Глаз. – И ты, Нос, пойдешь к нему прямо сейчас.
4
На «тайном наречии дна», как непременно назвал бы наш язык Балдезар, подобные мне зовутся Носами. Это значит, что я зарабатываю на жизнь тем, что сую свой нос куда не надо, принюхиваюсь ко всякому дерьму и всем докучаю. Я поставляю сведения и собираю их любыми способами: нанимаю стукачей, даю взятки, подслушиваю, шантажирую, подставляю, граблю, иногда – редко – даже пытаю, лишь бы добыть информацию.
Это и отличает Носа от заурядного торговца слухами: мы не просто собираем сведения, а сводим их воедино. Любой Губошлеп может продать тебе слух за хорошую цену, но если нужно узнать подоплеку, кто его запустил и зачем – пожалуйте к Носу. Нос не просто собирает сплетни – мы просеиваем слухи, сопоставляем детали и замечаем то, что обычно упускается Кругом. Мы не просто узнаем о событии, но выясняем причину.
А потом продаем.
Кому продаем – зависит от того, какой ты Нос. Если Широкий, то ты работаешь по улице и сливаешь тому, кто заплатит больше. Просто и без затей. Работа опасная, потому что кому же понравится, когда человек слишком много знает, но умный Нос всегда помнит меру, и его не трогают.
А вот Длинные Носы – они не высовываются и нарытым не хвалятся. Они зарабатывают тем, что внедряются в банду соперника и поставляют сведения своему настоящему хозяину. Длинными Носами становятся особые люди – отчаянно смелые и такие же цеплючие и дурные, как мангусты или имперские сборщики налогов. Обычно и не догадываешься, что такой-то – Длинный Нос, пока тот не всплывет в гавани.
Третья разновидность – Острые Носы. Вот я такой. Я работаю на Никко: присматриваю за его людьми, вынюхиваю, кто пытается его надуть, а кто честно платит долю, и не даю мелким проблемам стать большими. Кенты не жалуют Острых Носов, но мое ремесло дает мне то, чего другие Носы не имеют, – крышу. Всякий, кто решит докопаться до меня, знает, что будет иметь дело с Никко. Поэтому я неплохо устроился. Но есть и минусы – то, например, что я должен отчитываться перед Никко. И весьма часто.
