— Чем так жить, лучше бы ей умереть!
— Вы считаете ее сумасшедшей? — спросил доктор.
— Да, месье. Именно тогда, когда жар немного спадает, сестра менее всего способна рассуждать. В бреду она твердит, что убила русского князя, и мы не удивляемся: это горячка. Когда же Франсия приходит в себя, то говорит, что раньше мечтала о смерти, но теперь хорошо знает: князь жив и спит там, в кресле, а мы слепые, если не видим его.
— Зачем вы сказали ей о смерти Мурзакина, когда она в таком состоянии?
— Но она сама рассказала! Когда я пришел с улицы Вожирар, никто еще не знал об этом. Считали, будто ей все приснилось, и я заверил их, что это правда.
— Мой мальчик, вы поступили неразумно.
— Почему же, месье доктор?
— Вашу сестру могут заподозрить, и вам следовало бы молчать. Сейчас бреда нет, но рассудок ослаблен и подвержен галлюцинациям. Надо увезти Франсию в пригород, найти ей светлую и веселую комнатку с небольшим садом, обеспечить спокойствие и одиночество. Там не должно быть любопытных или болтливых соседей, а вы не повторяйте никому того, что она говорит вам в любом состоянии о князе Мурзакине. Не принимайте это во внимание, позвольте ей думать, что он жив, до тех пор, пока она не поправится.
— Я тоже хочу этого, — ответил Теодор. — Но где взять деньги?
— Мы найдем их. — И доктор дал ему луидор в качестве аванса. — Я уже собрал некоторую сумму для вашей сестры, когда она хотела уйти от князя. Я оплачу эти небольшие расходы. Скорее займитесь сменой обстановки и жилья, завтра ее можно будет перевезти. В карете Франсию будет сильно трясти, я пришлю носилки, а вы мне скажете, где остановитесь, и я зайду вечером осмотреть ее.
Теодор действовал быстро и толково. Он нашел то, что искал, рядом с больницей Сен-Луи
[34]
, поблизости от оранжерей, которые в то время тянулись до заставы Шопинет. Назавтра в полдень Франсию уложили на носилки. Девушку очень удивило, что ее поместили внутрь палатки из полосатой ткани, наподобие кровати с раздвижным пологом. Вдруг мрачные мысли овладели ею. Мельком увидев через прорези в ткани траву и деревья, а также то, как Теодор и Антуан печально шли справа и слева от нее, она решила, что умерла и ее несут на кладбище. Франсия безропотно покорилась и только хотела, чтобы ее похоронили возле Мурзакина, которого она по-прежнему любила.
Тем не менее ритмическое движение и дуновение свежего ветерка, от которого трепетала ткань полога, привели девушку в состояние, близкое к блаженству, и в продолжение всей поездки она крепко спала впервые после своего невольного преступления. По прибытии ее, все еще спящую, уложили в постель.
Вечером Франсия связно ответила на вопросы доктора и поблагодарила его за доброту: она узнала его. Франсия не осмелилась спросить, не Мурзакин ли прислал доктора, но частично вспомнила то, что произошло. Она думала, что это по приказу князя ее перевезли в надежное место, которое станет убежищем от домогательств графа. С ней брат, взявший на себя обязанность защищать ее. Когда доктор уходил, Франсия слабо сжала его руку и тихо спросила:
— Вы простили меня за то, что я так и не смогла возненавидеть этого русского?
Мало-помалу она перестала видеть Мурзакина в своих фантазиях и вспомнила все, кроме мгновения, когда утратила рассудок. Как могла Франсия восстановить в памяти ту сцену, если тогда была не в себе? Она видела столько ужасного и непонятного, что в своих воспоминаниях четко не отличала иллюзию от реальности. Доктор с научным интересом изучал этот феномен чистой и спокойной совести, не отягченной преступлением, совершенным бессознательно.
Он хотел проверить свои подозрения, и ему без особого труда удалось узнать у Франсии, как она попала к своему любовнику в ночь его смерти. Она помнила, как вошла туда, но совершенно забыла, каким образом оттуда вышла. Когда доктор спросил у Франсии, в какое время она рассталась с Мурзакиным той ночью, то убедился, что девушка абсолютно ничего об этом не знает. Она призналась, что хотела покончить с собой в присутствии князя с помощью кинжала, подаренного им, и подробно описала его. Это был именно тот кинжал, который доктор извлек из трупа. Франсия наивно полагала, что оружие все еще у нее, и пыталась найти его. Когда доктор спросил у девушки, не Мурзакин ли отговорил ее от самоубийства, мысли Франсии вновь начали путаться, и она ничего не вспомнила. То ей казалось, что князь сам убил себя, то, что удар кинжалом нанесли ей.
— Видите, — добавила она, — все это бред, поскольку я не ранена, и он слишком любит меня, чтобы желать мне смерти. А то, что князь покончил с собой, тоже сон, приснившийся мне, потому что он жив. Я часто видела его во время болезни. Не правда ли, он заходил навестить меня? Ведь князь скоро вернется? Скажите ему, что я все прощаю. Он был не прав, но раз пришел ко мне, значит, по-прежнему любит меня, а мне так и не удалось разлюбить его, как я ни старалась.
Дождавшись полного выздоровления Франсии, ей сообщили, что союзники ушли после тринадцати дней пребывания в Париже, и, вероятно, она никогда больше не увидит ни Мурзакина, ни его дядю. Глубоко опечаленная, она затворилась в комнате, ибо опасалась, что ее обвинят в малодушии. Упреки инвалида не стерлись из памяти Франсии, и, утратив надежду, она жаждала теперь только уважения.
Девушка попросила доктора найти ей работу. Он устроил ее в бельевую больницы Сен-Луи, где она хорошо справлялась со своими обязанностями. По большим праздникам Франсия приходила обнять Муане и пожать руку Антуану, который все еще не утратил надежду жениться на ней. Она не отталкивала его и говорила, что, имея хорошую работу, хотела бы сделать кое-какие сбережения и обзавестись хозяйством. Бедный Антуан поступал также: работал как вол и лишал себя самого необходимого, чтобы скопить небольшую сумму.
Теодор тоже был занят. Он обучался у Антуана ремеслу жестянщика. Мальчик хорошо себя вел и прекрасно чувствовал. Тщедушный и невоспитанный подросток превратился в худощавого, но сильного, деятельного и смышленого юношу.
В квартале, как выражались Франсия и ее брат, когда речь заходила об улице Фобур-Сен-Мартен, бывшей для них маленькой родиной, обоих заметили, удивлялись переменам в поведении. Брата и сестру хвалили за то, что они вовремя остепенились, любезно встречали в лавках и мастерских.
Муане, довольный приемной дочерью, с гордостью представлял ее своим старым товарищам, искалеченным, как и он, войной и приходившим пропустить вместе с ним по стаканчику за былую славу. Радуясь встрече с ними, он забывал брать у них деньги. Муане не разбогател, но светлел лицом, когда говорил им, указывая на Франсию:
— Вот та, которая страдала так же, как и вы, она закроет нам глаза!
Он заблуждался, бедный сержант. Муане видел, что его приемная дочь похорошела: глаза ее блестели, губы стали ярко-алыми, на щеках играл румянец. Это беспокоило доктора Фора: он заметил, что у Франсии почти постоянный сухой кашель и неровное дыхание. Зимой он понял, что болезнь серьезнее и опаснее, чем казалось, а весной уже не сомневался: у Франсии чахотка. Он уговаривал ее оставить работу и стать компаньонкой одной старой дамы, уезжавшей в деревню.
