Добежав до спортивных площадок, снимали рубашки и немедленно приступали к зарядке. За весь день это было единственное занятие, доставлявшее Энтони удовольствие. Лейтенант Кретчинг, под предводительством которого проходила эта буффонада, был человеком мускулистым и жилистым, и Энтони добросовестно копировал его движения с чувством, что делает нечто полезное для здоровья. Остальные офицеры и сержанты слонялись среди новобранцев с видом зловредных проказливых школьников. Собирались стайкой возле какого-нибудь бедолаги, не владеющего своим телом, и начинали давать сбивающие с толку рекомендации и команды. Обнаружив особо безнадежный, недокормленный экземпляр, они задерживались на полчаса, упражняясь между собой в язвительных замечаниях и насмешках.
Особую досаду вызывал низкорослый офицер по фамилии Хопкинс, который служил сержантом в регулярной армии. Войну он воспринимал как ниспосланный богами дар осуществить возмездие. Главной темой для разглагольствований становились «салаги», неспособные в полной мере оценить, сколь серьезной и ответственной является воинская служба. Он свято верил, что достиг высот нынешнего положения исключительно благодаря дальновидности, бесстрашию и оперативности. Хопкинс добросовестно копировал все проявления деспотизма и жестокости офицеров, под началом которых ему когда-либо доводилось служить. Угрюмое выражение словно примерзло к лицу. Прежде чем дать рядовому увольнительную в город, Хопкинс с глубокомысленным видом взвешивал последствия его отсутствия для роты, всей армии и благополучного развития военного дела в мировом масштабе.
Белокурый, туповатый и флегматичный сержант Кретчинг занудливо знакомил Энтони с командами «смирно!», «направо!», «кругом!» и «вольно!». Главным недостатком сержанта была забывчивость. Стоя перед строем и объясняя очередную тонкость военного искусства, он мог пять минут держать роту по команде «смирно!». В результате лишь новобранцы, находившиеся в центре, понимали, о чем идет речь. У их товарищей, стоявших на обоих флангах, все силы тратились на смотрение в одну точку прямо перед собой.
Занятия продолжались до полудня и заключались в зазубривании весьма далеких от жизни деталей, и хотя Энтони понимал, что все сведения имеют отношение к военной логике, такое положение дел его сильно раздражало. Так же, как абсурдная ситуация с не соответствующим норме кровяным давлением, совершенно неприемлемым для офицера и нисколько не мешающим рядовому солдату исполнять свои обязанности. Иногда после прослушивания затянувшейся обличительной речи, касающейся скучного и нелепого предмета, известного как «воинский этикет», в душу Энтони закрадывались крамольные подозрения. И скрытая цель войны виделась в том, чтобы дать возможность офицерам регулярной армии — людям с интеллектом и стремлениями под стать школьникам — проявить себя, поучаствовав в настоящей бойне. И вот по иронии судьбы Энтони пал жертвой Хопкинса, который терпеливо ждал этого момента двадцать лет!
Из троих соседей по палатке — парень с унылым лицом из Теннесси, отказывавшийся от воинской службы по убеждению совести, грузный трусоватый поляк и полный презрения к миру кельт, с которым Энтони сидел рядом в поезде, — двое последних вечерами писали бесконечные послания домой. А ирландец, сидя у входа в палатку, насвистывал с десяток однообразных пронзительных птичьих трелей. И вовсе не в поисках развлечений, а из стремления на часок избавиться от их общества, Энтони в конце недели, когда сняли карантин, направился в город. Он сел в одно из маршрутных такси, что ходили по лагерю каждый вечер, и спустя полчаса сошел возле отеля «Стоунуолл» на сонной от зноя главной улице.
В сгущающихся сумерках город приобрел неожиданное очарование. По тротуарам расхаживали слишком ярко накрашенные девушки в кричащих одеждах. Они оживленно переговаривались грудными напевными голосами. Здесь же десятки таксистов атаковали проходящих мимо офицеров, выкрикивая вслед: «Лейтенант, отвезу куда прикажете!» Среди этого многолюдья, раболепно шаркая ногами, шли вереницей одетые в лохмотья негры. Энтони неторопливо брел в напитанном жарой полумраке, впервые за долгие годы ощущая томное, сладострастное дыхание Юга. Оно накатывало волнами полного жаркой неги воздуха, убаюкивая сознание и на время приглушая понятие времени.
Он успел пройти квартал, как вдруг откуда-то снизу, у самого локтя, раздался грубый окрик:
— Вас разве не научили отдавать честь офицерам?
Энтони в растерянности смотрел на обращающегося к нему человека, тучного черноволосого капитана, который сверлил его гневным взглядом выпученных карих глаз.
— Смир-рна! — Команда возымела действие оглушительного раската грома. Несколько прохожих остановились и с интересом наблюдали за сценой. Какая-то девушка с томным взглядом, одетая в сиреневое платье, захихикала на пару с подружкой.
Энтони вытянулся по стойке «смирно».
— Из какого полка и роты?
Энтони ответил.
— Запомните, встретив на улице офицера, вы обязаны подтянуться и приветствовать его, как полагается по уставу!
— Хорошо!
— Надо отвечать «Так точно, сэр!».
— Так точно, сэр!
Дородный офицер что-то буркнул и, резко развернувшись, пошел своей дорогой. С минуту постояв, Энтони тоже двинулся дальше, но город уже утратил экзотическую праздность, и из окутывающего его полумрака вдруг ушло волшебство. Внутренним взглядом он оценивал всю недостойность и унизительность своего положения. Энтони испытывал ненависть к попавшемуся на пути офицеру и ко всем офицерам вообще. Жизнь казалась невыносимой.
Пройдя полквартала, он заметил, что девушка в сиреневом платье, которая хихикала над его конфузом, идет вместе с подругой впереди, шагах в десяти. Несколько раз она оборачивалась, и ее большие глаза, которые казались того же цвета, что и платье, искрились веселыми смешинками.
На углу девушки замешкались, и перед Энтони встал выбор: составить им компанию или, не замечая, пройти мимо. Он обогнал подруг, задумался и в конце концов сбавил шаг. В следующее мгновение веселая парочка снова с ним поравнялась, буквально покатываясь со смеха. Но не назойливо-резкого, как у участниц этой хорошо знакомой комедии в Нью-Йорке, а приглушенно-нежного, заливистого, словно бьющее через край веселье, вызванное остроумной шуткой, предметом которой он, сам того не ведая, стал.
— Здравствуйте, — приветствовал Энтони девушек.
Ее глаза казались бархатистыми, как полумрак улицы. То ли действительно фиолетовые, то ли к их густой синеве примешиваются серые тени сумерек?
— Приятный вечер, — неуверенно продолжил Энтони.
— Точно, — откликнулась вторая девушка.
— Ну, для вас-то он оказался не слишком приятным, — вздохнула подруга в сиреневом платье. Ее голос гармонировал с южной ночью, как и сонный ветерок, шевеливший широкие поля шляпы.
— Не мог упустить шанс порисоваться, — заметил Энтони с презрительным смешком.
— Определенно, — согласилась девушка.
Завернув за угол, они неспешно побрели по боковой улочке, словно привязанные к невидимому буксиру. В этом городе казалось вполне естественным вот так свернуть за угол и идти без цели неведомо куда, ни о чем не думая… Погруженная в темноту улочка походила на неожиданно появившийся отросток растения, уводивший в мир изгородей из шиповника и тихих домиков, притаившихся вдали от центра.
