Энтони снова побежал, теперь крики стали отчетливей, поднимаясь в морозный воздух вместе с клубами пара от дыхания множества людей:
— Германия капитулировала! Германия капитулировала!
Ложное перемирие
В шесть вечера, в тусклых сумерках, Энтони проскользнул между двумя товарными вагонами и, выйдя за железнодорожные пути, направился в сторону Гарден-Сити, где и сел в электричку до Нью-Йорка. Энтони опасался, так как понимал, что военная полиция часто ходит по вагонам, проверяя пропуска, но решил, что сегодня бдительность стражей порядка притупится. В любом случае он попытается добраться до города, так как отыскать Глорию по телефону не удалось, а на еще один день мучительного ожидания не было сил.
После непонятных остановок и задержек, которые напомнили ночь, когда он покидал Нью-Йорк год назад, электричка наконец прибыла на Пенсильванский вокзал, и Энтони пошел по знакомой дороге к стоянке такси. Называя собственный адрес, он испытал странное волнение.
Бродвей поражал буйством огней. Никогда не видел здесь Энтони такой многолюдной праздничной толпы, которая сверкающим потоком стремилась вперед, утопая по щиколотку в бумажном хламе, сваленном на тротуарах. Тут и там, водрузившись на скамейки и ящики, солдаты обращались с речами к толпе неблагодарных слушателей, и каждое лицо в ней отчетливо и резко вырисовывалось на фоне ослепительно яркого белого света над головами. Энтони удалось рассмотреть нескольких человек: пьяного матроса, едва держащегося на ногах; его поддерживали под руки приятели, а парень с диким ревом размахивал бескозыркой. Раненого солдата с костылем несла на плечах визжащая от восторга толпа гражданских; темноволосая девушка, закинув ногу на ногу, с задумчивым видом сидела на крыше такси. Не вызывало сомнений, что сюда победа пришла вовремя и кульминация была запланирована с поистине неземной дальновидностью. Великая, богатая нация завершила победоносную войну, претерпев достаточно страданий для приобретения острых ощущений, но не ожесточилась. И теперь самое время праздновать триумф. В ярких огнях блестели лица представителей народов, чья слава давно канула в прошлое, чьи цивилизации были мертвы. Их предки слышали известия о победах в Вавилоне и Ниневии, в Багдаде и Тире сотни лет тому назад. Люди, предки которых видели украшенный руками рабов кортеж, проплывающий по улицам императорского Рима, а за ним нескончаемый поток пленных…
Мимо Риальто и сияющего фасада «Астора», роскошного великолепия Таймс-сквер… впереди залитая ярким светом улица… Потом — неужели так было прежде? — Энтони расплатился с таксистом перед белым зданием на Пятьдесят седьмой улице. Вот он уже в вестибюле, а вот и негр из Мартиники, такой же ленивый и апатичный, ничуть не изменился.
— Миссис Пэтч дома?
— Я только заступил, сэр, — объявил парень с нелепым британским акцентом.
— Подними меня наверх.
Неспешное жужжание лифта, три шага до двери, распахнувшейся настежь от сильного толчка.
— Глория! — Голос Энтони дрожит. Ответа не последовало. Из пепельницы поднимается тонкая струйка сигаретного дыма, на столе лежит корешком вверх номер «Ванити фэр». — Глория!
Он забежал в спальню и ванную комнату. Никого. На кровати брошено неглиже голубого цвета, распространяя по комнате тонкий аромат духов, ускользающий и такой знакомый. На стуле — пара чулок и платье для выхода на улицу; на комоде зевает широко открытым ртом пудреница. Должно быть, она куда-то вышла.
Раздался резкий звонок телефона, и Энтони вздрогнул от неожиданности, а потом взял трубку, чувствуя себя самозванцем.
— Алло, миссис Пэтч дома?
— Нет, сам ее ищу. А кто спрашивает?
— Мистер Крофорд.
— А я мистер Пэтч. Только что приехал и не знаю, где ее искать.
— Вот как?.. — В голосе мистера Крофорда слышалась некоторая растерянность. — Думаю, она поехала на бал в честь перемирия. Она туда собиралась, но я не думал, что так рано.
— И где же бал?
— В «Асторе».
— Благодарю.
Энтони бросил трубку на рычаг и поднялся с места. Кто этот мистер Крофорд? И с кем Глория поехала на бал? Сколько времени это продолжается? Вопросы возникали один за другим, и тут же находились десятки ответов. Мысль, что Глория где-то поблизости, доводила до исступления.
Терзаясь самыми мрачными подозрениями, он метался по квартире в поисках каких-либо признаков присутствия мужчины, открыл шкафчик в ванной комнате, перерыл все ящики в комоде. И тут обнаружил предмет, заставивший его немедленно прекратить поиски и присесть на одну из кроватей. Краешки губ опустились, будто Энтони вот-вот заплачет. В самом дальнем углу ящика, перевязанные тонкой синей ленточкой, лежали все письма и телеграммы, которые он посылал жене в течение года. Энтони переполнило чувство счастливого стыда, от которого на глаза навертываются слезы.
— Я даже не достоин прикоснуться к Глории! — воскликнул он, обращаясь к четырем стенам. — Не смею дотронуться до ее маленькой ручки!
Тем не менее Энтони незамедлительно отправился на поиски жены.
В вестибюле отеля «Астор» его сразу же подхватила толпа, столь многолюдная, что продвинуться вперед не представлялось возможным. Человек у десяти Энтони спросил, где находится танцевальный зал, и только после этого получил вразумительный и внятный ответ. Отстояв в длинной очереди, он наконец сдал в гардероб шинель.
Несмотря на ранний час — всего девять часов, — танцы были в полном разгаре. Вокруг творилось нечто невообразимое. Женщины, куда ни кинь взгляд — всюду женщины. Разгоряченные вином девушки пели пронзительными голосами, перекрывая шум обсыпанной конфетти пестрой толпы. Девушки на фоне военной формы десятка разных стран, тучные матроны, падающие на пол, позабыв о достоинстве и сохраняющие чувство самоуважения исключительно благодаря возгласам: «Да здравствуют союзники!» Три седовласые дамы, взявшись за руки, танцевали вокруг моряка, который вертелся волчком на полу, прижимая к сердцу пустую бутыль из-под шампанского.
Затаив дыхание, Энтони всматривался в толпу танцующих, в запутанный рисунок танца, то затягивающий людей внутрь, то выталкивающий наружу, направляя их между столами. Вглядывался в дующих в трубы, целующихся, кашляющих, смеющихся и пьющих вино под огромными развернутыми флагами, что склонились, горя яркими цветами, над всем шумным помпезным зрелищем.
Потом он увидел Глорию. Она сидела напротив, за столиком на двоих, в другом конце зала. В черном платье, над которым сияло оживленное лицо неописуемо прелестного розового оттенка. Оно показалось Энтони средоточием живой и трогательной красоты в этом зале. Сердце сжалось, как при звуках чарующей незнакомой мелодии. Энтони стал проталкиваться к столику, за которым сидела Глория, и окликнул жену по имени как раз в тот момент, когда та подняла серые глаза и увидела его. На мгновение, когда их тела, встретившись, слились воедино, весь мир с шумным весельем и визгливой музыкой поблек и растворился в приглушенном монотонном звуке, похожем на пчелиное жужжание.
