Старший камердинер сказал видаму де Шартру еще много такого, что усугубило его тревогу. Он тотчас же отправился к одному дворянину, близкому другу Шатляра, и поднял его с постели, хотя время было очень позднее, чтобы тот поехал за письмом, не говоря, однако, кто его требует и кто его потерял. Шатляр, уверенный, что письмо было адресовано господину де Немуру и что герцог влюблен в дофину, нисколько не сомневался, что это господин де Немур просит его вернуть. Он отвечал со злорадством, что отдал письмо королеве-дофине. Дворянин принес этот ответ видаму де Шартру. Его тревога от этого еще возросла, и к ней прибавились новые; пробыв долгое время в нерешительности, что же ему следует делать, он счел, что только господин де Немур может помочь ему выйти из того затруднительного положения, в котором он оказался.
Он отправился к герцогу и вошел в его спальню, когда заря только занималась. Герцог спал покойным сном; то, что он заметил в поведении принцессы Клевской минувшим днем, рождало в нем только приятные мысли. Он был немало удивлен, когда видам де Шартр его разбудил; он спросил, не для того ли видам нарушает его покой, чтобы отомстить за слова, сказанные им за ужином. Но по лицу видама он мог понять, что его привело дело отнюдь не шуточное.
– Я доверю вам самую важную вещь в моей жизни, – сказал видам. – Я знаю, что вы не будете мне благодарны за такое признание, потому что я делаю его тогда, когда нуждаюсь в вашей помощи; но я знаю также, что утратил бы ваше уважение, если бы сделал его, не принуждаемый к тому крайней необходимостью. Я обронил то письмо, о котором говорил вчера вечером; мне чрезвычайно важно, чтобы никто не узнал, что оно адресовано мне. Его видели многие из тех, кто был вчера на игре в мяч, где оно и выпало; вы тоже были там, и я ради всего святого молю вас сказать, что это вы его потеряли.
– Должно быть, вы полагаете, что у меня нет возлюбленной, – отвечал господин де Немур улыбаясь, – коль скоро делаете мне такое предложение и воображаете, будто мне не с кем ссориться, если я дам повод думать, что получаю подобные письма.
– Прошу вас, – возразил видам, – выслушайте меня со всей серьезностью. Если у вас есть возлюбленная, в чем я не сомневаюсь, хотя и не знаю, кто она такая, вам нетрудно будет оправдаться перед ней, и я дам вам верные средства для этого; если же вы не сможете оправдаться, мимолетная размолвка вам недорого обойдется. А я из-за этой истории могу лишить доброго имени особу, страстно меня любившую и одну из достойнейших женщин на свете; а с другой стороны, я навлекаю на себя неумолимую ненависть, которая будет мне стоить моего положения, а может быть, и чего-то большего.
– Я не могу понять всего, что вы говорите, – отвечал господин де Немур, – но вы позволяете мне предположить, что слухи о внимании к вам некой весьма высокопоставленной особы не вовсе ложны.
– Они и впрямь не таковы, – сказал видам де Шартр, – а если бы Господу было угодно, чтобы они были ложны, меня не постигли бы нынешние мои затруднения. Но я должен рассказать вам все, что со мной случилось, чтобы вы увидели, чего мне следует опасаться.
С тех пор, как я появился при дворе, королева всегда отличала и привечала меня, и я имел основания думать, что она ко мне благоволит; впрочем, в этом не было ничего особо примечательного, и я никогда и в мыслях не имел питать к ней иные чувства, кроме почтения. К тому же я был страстно влюблен в госпожу де Темин
[274]
; при одном взгляде на нее нетрудно понять, как сильно может ее любить тот, кого она любит, а я был ею любим. Года два назад, когда двор был в Фонтенбло, я имел случай дважды или трижды побеседовать с королевой в те часы, когда вокруг было очень мало людей. Мне показалось, что мой склад ума ей нравится и что она вникает во все, что я говорю. Однажды разговор у нас зашел о доверии. Я сказал, что совершенного доверия не испытываю ни к кому; что в таком доверии всегда приходится раскаиваться и что мне известно множество вещей, о которых я никогда не говорил. Королева отвечала, что за это она ценит меня еще больше; что во Франции она не нашла никого, кто умел бы хранить тайну, и что это ей было огорчительнее всего, поскольку лишало ее удовольствия вступать в отношения доверительные; что в жизни необходимо иметь кого-то, с кем можно говорить, тем более для особ ее сана. В последующие дни она несколько раз заговаривала о том же; она даже поведала мне о кое-каких скрытых от глаз тогдашних происшествиях. Одним словом, мне показалось, что она хотела бы стать хранительницей моей тайны и готова доверить мне свои. Эта мысль привлекала меня к ней, я был тронут таким отличием и выказывал ей почтение более усердно, чем обыкновенно. Однажды вечером, когда король и все дамы отправились верхом на прогулку в лес, а она не пожелала ехать, поскольку ей нездоровилось, я остался при ней; она прошла к берегу озера и не стала опираться на руки своих людей, чтобы свободней было ходить. Сделав несколько кругов, она подошла ко мне и велела следовать за ней. «Я хочу поговорить с вами, – сказала она, – и вы увидите из моих слов, что я вам друг». Тут она остановилась и, пристально поглядев на меня, прибавила: «Вы влюблены, и поскольку вы никому в том не признаетесь, то полагаете, что о вашей любви никто не знает; но о ней известно, и даже тем, кого это касается. За вами наблюдают, обнаружены места, где вы встречаетесь с вашей возлюбленной, и есть план вас там схватить. Я не знаю, кто она; я не спрашиваю вас об этом, я только хочу оберечь вас от несчастий, которые могут с вами случиться». Судите же, какую ловушку расставила мне королева и как трудно было в нее не попасть. Она хотела знать, влюблен ли я; и не спрашивая, в кого, доказывая, что единственное ее намерение – быть мне полезной, она не позволяла мне предположить, что говорит из любопытства или из умысла.
И все же сквозь эту обманчивую видимость я разгадал истину. Я был влюблен в госпожу де Темин; но, хотя она и любила меня, я не был настолько счастлив, чтобы иметь особые места для встреч с нею и бояться, что меня там застигнут; к тому же я ясно видел, что не ее королева имела в виду. Я знал также, что у меня была связь с другой женщиной, не столь красивой и не столь неприступной, как госпожа де Темин, и, возможно, открылось то место, где я с ней виделся; но поскольку я не слишком этим дорожил, мне было бы нетрудно уберечься от подобной опасности, перестав с нею встречаться. Потому я и решил ни в чем не признаваться королеве, а, напротив, уверить ее, что я давно уже оставил желание добиваться любви женщин, на чью взаимность мог надеяться, так как считал их почти всех недостойными привязанности порядочного человека, и только та, что была бы много выше их всех, могла бы меня привлечь. «Вы мне отвечаете неискренне, – возразила королева, – я знаю, что правда совсем не такова, как вы говорите. Мои слова должны были побудить вас не скрывать от меня ничего. Я хотела бы иметь вас среди своих друзей, – продолжала она. – Но, даруя вам это место, я желала бы знать о ваших привязанностях. Решайте же, хотите ли вы получить его, заплатив своей откровенностью. Даю вам на размышление два дня; но по истечении этого срока думайте хорошенько о том, что говорите, и помните, что если я обнаружу ваш обман, то не прощу вам его до конца моей жизни».
