– Не знаю, – печально отвечала принцесса Клевская, – были ли вы не правы, истолковав благосклонно мой столь необычный поступок; но ошибалась ли я, поверив, что вы будете ко мне справедливы?
– Не сомневайтесь в том, сударыня, – сказал принц Клевский, – вы ошиблись; вы ожидали от меня вещей столь же невозможных, как я ожидал от вас. Как могли вы надеяться, что я сохраню рассудительность? Стало быть, вы забыли, что я безумно вас люблю и что я ваш муж? Одного из этих обстоятельств довольно, чтобы довести до крайности; что же могут наделать оба вместе? Ах! Чего они уже не наделали? – продолжал он. – Я испытываю чувства неистовые и смутные и не властен над ними. Я вижу, что уже не достоин вас; мне кажется, что вы более недостойны меня. Я боготворю вас, я вас ненавижу; я оскорбляю вас и прошу у вас прощения; я восхищаюсь вами и стыжусь своего восхищения. Не знаю, как я мог жить после нашего разговора в Куломье, после того дня, когда узнал от дофины, что ваша история стала известна. Не стану допытываться, как она стала известна и что произошло по этому поводу между господином де Немуром и вами; вы никогда мне этого не объясните, и я не требую от вас объяснений. Я только прошу вас помнить, что вы сделали меня несчастнейшим человеком на свете.
Произнеся эти слова, принц Клевский вышел из спальни жены и на следующий день уехал, не повидавшись с нею; но он написал ей письмо, полное печали, благородства и нежности. В ответ она послала ему письмо столь трогательное, заключавшее в себе такие уверения в невинности ее поведения в прошлом и того, какое изберет она для себя в будущем, что, поскольку заверения эти были правдивы и чувства ее действительно были таковы, письмо это произвело большое впечатление на принца Клевского и немного его успокоило. К тому же господин де Немур был, как и он, при короле, и он мог быть уверен, что герцога нет там, где находится принцесса Клевская. Всякий раз, когда принцесса говорила с мужем, его страсть к ней, благородство его обхождения с нею, добрые чувства, которые она к нему питала, и ее долг перед ним производили такое действие в ее душе, что мысль о господине де Немуре слабела; но это длилось недолго, и вскоре мысль о герцоге возвращалась еще более живой и настойчивой, чем прежде.
В первые дни после отъезда она почти не чувствовала его отсутствия; затем разлука показалась ей жестокой. С тех пор, как она его полюбила, не было ни дня, когда бы она не боялась или не надеялась его встретить, и ей было тяжело думать, что случай не властен более устроить их встречу.
Она уехала в Куломье и, отправляясь, позаботилась о том, чтобы туда перевезли большие картины, которые она велела скопировать с тех, что герцогиня де Валантинуа заказала для своего дворца в Ане. На этих картинах были изображены все замечательные события, случившиеся в царствование короля Генриха. Среди прочих была там и осада Меца, и все, кто в ней отличился, были нарисованы очень похоже. Господин де Немур был из их числа, и, возможно, поэтому принцесса Клевская пожелала иметь эти картины.
Госпожа де Мартиг, которая не могла поехать со всем двором, обещала ей провести несколько дней в Куломье. Благорасположение королевы, которое они делили, не рождало в них зависти и не отдаляло их друг от друга; они были дружны, хотя и не поверяли одна другой своих чувств. Принцесса Клевская знала, что госпожа де Мартиг любит видама; но госпожа де Мартиг не знала ни что принцесса Клевская любит господина де Немура, ни что он ее любит. Принцесса Клевская была племянницей видама, и это делало ее еще дороже госпоже де Мартиг; а принцесса Клевская любила ее как женщину, питавшую такую же страсть, как и она, и притом к близкому другу ее возлюбленного.
Госпожа де Мартиг приехала в Куломье, как и обещала принцессе Клевской, и увидела, что та ведет жизнь весьма уединенную. Принцесса даже искала способов оставаться в полном одиночестве и проводила вечера в саду без своих домочадцев. Она приходила в тот домик, где господин де Немур ее подслушал, садилась в комнате, выходившей в сад. Ее камеристки и слуги оставались в другой комнате или снаружи и не входили к ней, пока она их не звала. Госпожа де Мартиг никогда не видела Куломье; она была поражена всеми его красотами, в особенности же очарованием этого домика. Они с принцессой Клевской проводили там все вечера. Они были там одни; эта свобода и ночь в прекраснейшем месте на свете рождали нескончаемые беседы двух молодых женщин, таивших пылкие страсти в своих сердцах; и хотя они не делали друг другу признаний, но находили великое удовольствие в разговорах между собой. Госпоже де Мартиг было бы грустно покидать Куломье, если бы, покидая его, она не отправлялась туда, где был видам. Она ехала в Шамбор, где находился двор в то время.
В Реймсе кардинал Лотарингский совершил обряд коронации, а остаток лета двор собирался провести в недавно построенном замке Шамбор. Королева очень обрадовалась, увидев снова госпожу де Мартиг; и, дав ей множество свидетельств своей радости, стала расспрашивать о принцессе Клевской и о том, что та делала в деревне. Господин де Немур и принц Клевский также были в то время у королевы. Госпожа де Мартиг, которая находила Куломье восхитительным, описывала все его красоты и особенно подробно рассказывала о лесном домике и о том, как принцесса Клевская любит проводить в нем одна часть ночи. Господин де Немур достаточно знал это место, чтобы понимать, о чем говорила госпожа де Мартиг; он подумал, что для него было бы не совсем невозможно увидеть там принцессу Клевскую так, чтобы его видела только она. Он задал госпоже де Мартиг несколько вопросов, с тем чтобы получить сведения более точные; и принц Клевский, не сводивший с него глаз, пока говорила госпожа де Мартиг, словно увидел, что происходило в тот миг в его уме. Вопросы, заданные герцогом, еще укрепили его в этой мысли, так что он не сомневался более, что у герцога явилось намерение повидаться с его женой. Намерение это так овладело душой господина де Немура, что, проведя ночь в размышлениях о способах его исполнить, он наутро попросил короля отпустить его в Париж, придумав для того какой-то предлог.
Принц Клевский не сомневался в цели этого путешествия, но решился удостовериться в поведении своей жены и не оставаться более в мучительной неопределенности. Он хотел было отправиться одновременно с господином де Немуром, чтобы самому тайком убедиться, каким успехом увенчается это путешествие; но, опасаясь, что отъезд его может вызвать подозрения и господин де Немур, будучи предупрежден, примет иные меры, он решился довериться одному из своих дворян, чья преданность и сообразительность были ему известны. Он поведал этому дворянину, в каком затруднительном положении оказался. Он рассказал, сколь добродетельно было до той поры поведение принцессы Клевской, и велел ему ехать по пятам за господином де Немуром, тщательно за ним наблюдать и узнать, поедет ли он в Куломье и проникнет ли ночью в сад.
Дворянин, который был весьма пригоден для такого поручения, исполнил его со всей возможной точностью. Он следовал за господином де Немуром до деревушки в полулье от Куломье, где герцог остановился для того (как легко догадался этот дворянин), чтобы там дождаться ночи. Он не счел разумным дожидаться там и самому; он миновал деревню и остался в лесу, в том месте, через которое, как он рассудил, господин де Немур должен будет проходить; и он не ошибся в своих расчетах. Как только наступила ночь, он услышал звук шагов и, хотя было темно, без труда узнал господина де Немура. Он увидел, что тот обходит сад, словно вслушиваясь, нет ли там кого, и выбирая место, где легче всего туда проникнуть. Изгородь была высока, а за ней была сделана и другая, чтобы никто не мог пробраться, так что попасть туда было весьма трудно. Но господину де Немуру это удалось; оказавшись в саду, он тотчас догадался, где была принцесса Клевская. Он увидел яркий свет в кабинете; все окна там были открыты, и, пробираясь вдоль изгороди, он приблизился к домику с таким трепетом и волнением, какие легко вообразить. Он поместился у одного из окон, служившего дверью, и стал смотреть, что делает принцесса Клевская. Он увидел, что она одна; и красота ее показалась ему столь восхитительной, что он едва мог обуздать свой восторг, рожденный этим зрелищем. Ночь была теплая, и ее голова и плечи были покрыты лишь небрежно убранными волосами. Она сидела на кушетке за столиком, на котором помещалось много корзинок с лентами; она выбрала несколько лент, и господин де Немур заметил, что они были тех же цветов, в какие он был одет на турнире. Он увидел, что она повязала из них банты на весьма необычную индийскую трость, которую он носил какое-то время, а потом отдал сестре; у нее принцесса Клевская и взяла эту трость, не показывая виду, что знает, кому она принадлежала. Покончив с этим делом, с тем прелестным и нежным выражением, которое придавали ее лицу таившиеся в ее сердце чувства, она взяла факел и подошла к большому столу перед картиной, изображавшей осаду Меца, где был и портрет господина де Немура; она села и принялась разглядывать этот портрет с таким вниманием и погруженностью в свои грезы, какие может внушить только страсть.
