– Вам, сеньор, видимо, неизвестно, что произошло в Леоне за время вашего отсутствия, иначе вы бы так не противились возвращению.
– Я не знаю, что произошло в Леоне, и меня это совершенно не интересует. Я знаю одно: вы доставите мне гораздо больше удовольствия, если здесь же убьете меня, чем приволочете в Леон.
– Я мог бы вам сказать большее, – невозмутимо продолжал офицер, – если бы не получил от герцога приказа не сообщать вам о причинах его действий. Могу лишь заверить вас, сеньор, что вам нечего опасаться.
– Думаю, – сказал Консалв, – что то состояние, в котором вы доставите меня в Леон, лишит его удовольствия проявить свои звериные инстинкты.
Во время их разговора лодка вынырнула из-за поворота. Консалв увидел Заиду – она сидела у борта и смотрела в противоположную сторону, лица ее не было видно. «Проклятье, – выругался он про себя. – Судьба вернула мне Заиду и тут же отняла ее. В доме Альфонса она была рядом, я мог разговаривать с ней, но незнание языка мешало мне понять ее. В Тортосе я слышал ее голос, понимал, о чем она говорит, но не узнал ее. Теперь я ее вижу, я узнал ее, мы можем понять друг друга, и я опять теряю ее, и на этот раз навсегда». Консалв поднял глаза на всадников и промолвил:
– Вы, как и я, понимаете, что мне не вырваться из ваших рук. Милостиво прошу вас, позвольте мне подойти к берегу и сказать несколько слов людям, сидящим вон в той лодке.
– Должен вас огорчить, – ответил Олибан, – но полученные мной указания не позволяют мне исполнить ваше желание. Вам запрещено разговаривать с кем бы то ни было.
Офицер прочитал на лице Консалва такое отчаяние, что, испугавшись, как бы пленник не позвал на помощь сидящих в лодке людей, приказал солдатам отвести его подальше от берега и располагаться на ночлег. Утром Олибан распорядился седлать коней, и, проделав почти без отдыха немалый путь, уже через несколько дней отряд спешился в двухстах шагах от города. Посланный в Леон нарочный вернулся с приказом доставить окольными путями пленника во дворец, в кабинет герцога. Убитого горем Консалва уже не интересовало, ни куда его ведут, ни чего от него хотят.
Часть вторая
Оказавшись во дворце в знакомой обстановке, где когда-то он чувствовал себя самым счастливым человеком на земле, Консалв еще острее ощутил трагичность своей участи. В нем вновь проснулась ненависть к дону Гарсии. Боль, причиненная утратой Заиды, на какой-то миг уступила место неистовому гневу и желанию высказать герцогу все, что накопилось у него в душе.
Отрешенный от действительности, Консалв вздрогнул при виде Герменсильды, направлявшейся к нему в сопровождении дона Гарсии. Их появление вдвоем в ночное время в месте, которое ничего, кроме неприятных воспоминаний, у него не вызывало, настолько поразило его воображение, что он не мог скрыть своих чувств и невольно отшатнулся. Уловив его замешательство, герцог заговорил первым.
– Наконец-то вы вновь с нами, мой дорогой друг! – обратился он к Консалву. – Неужели до вас не дошли слухи о тех событиях, которые произошли в королевстве? Позвольте представить вам мою жену. Да, я ее муж, и для полного счастья нам не хватает лишь вашего благословения.
Герцог нежно поцеловал Герменсильду, и она так же неясно ответила ему своим поцелуем. Затем оба стали умолять Консалва простить их за те страдания, которые по их вине ему пришлось пережить.
– Это мне надлежит просить у вас прощения за то, что я не мог совладать со своими подозрениями. Я надеюсь, вы простите мне мой первый недобрый взгляд, вызванный вашим совместным и столь неожиданным для меня появлением, и мою слепоту, помешавшую мне оценить милость, которой вы одарили мою сестру.
– Можете не сомневаться, ее красота и мое счастье простят вам еще большие грехи. Я же, со своей стороны, прошу вас забыть о том, что Герменсильда скрыла от вас свою любовь к хорошо известному вам герцогу, в чувства которого поверила.
– Счастливый конец уже оправдал ее поведение, – отвечал Консалв. – Скорее она имеет право предъявлять мне претензии за то, что я пытался воспротивиться ее счастью.
Дон Гарсия заботливо поинтересовался у Герменсильды, не устала ли она и не желает ли ввиду позднего часа удалиться к себе, попросив у нее позволения недолго побыть наедине с Консалвом.
Когда они остались вдвоем, герцог по-дружески обнял Консалва и сказал:
– Я бы очень желал, мой дорогой друг, чтобы вы забыли нанесенные вам мною обиды. Сделайте это хотя бы во имя наших прежних добрых отношений. Поверьте, я нарушил законы мужской дружбы, движимый страстью, которая лишает человека разума.
– Сеньор, я настолько поражен всем случившимся, что не знаю, как выразить свою признательность. Мне кажется, я вижу сон и не могу поверить в счастье вновь обрести ваше расположение. Но скажите мне, ради бога, чему я обязан своим возвращением.
– Вы, Консалв, задаете вопрос, ответ на который потребует долгого разговора, Но я, желая как можно скорее оправдаться перед вами, не хочу упустить случая и попробую в двух словах изложить суть того, что произошло.
Дон Гарсия хотел рассказать, как он воспылал страстью к Герменсильде, какую роль сыграл дон Рамирес, но Консалв, жалея время герцога, попросил его сразу перейти к событиям, случившимся после его отъезда из Леона, сказав, что до этого момента ему многое известно. Герцог согласился и продолжил свое повествование.
История дона Гарсии и Герменсильды
– Не сомневаюсь, что вы покинули Леон, прослышав о не извиняющем меня согласии на вашу ссылку в Кастилию и получив по ошибке отправленное вам письмо Нуньи Беллы к дону Рамиресу, из которого узнали все, что так тщательно от вас утаивалось. Дон Рамирес, в свою очередь, получил письмо, предназначенное вам, и, не сомневаясь, что вы стали обладателем его письма, невероятно забеспокоился. Меня это тоже привело в замешательство. Наша вина была общей, хотя цели мы преследовали разные. Он вашему отъезду несказанно обрадовался, я поначалу также вздохнул с облегчением. Но, поразмыслив над тем, что произошло, и поняв, какие по моей вине вам приходится переносить мучения, я готов был наложить на себя руки. Я, видимо, действительно лишился рассудка, коли так тщательно скрывал от вас свою любовь к Герменсильде. В моих чувствах к ней не было ничего, что надо было держать в тайне. Неоднократно я порывался послать за вами погоню и сделал бы это, если бы вина лежала только на мне. Но это касалось уже не одного меня – отношения между Нуньей Беллой и доном Рамиресом встали на пути вашего возвращения непреодолимой преградой. Я ничего не говорил им о своих переживаниях и надеялся, что со временем смогу забыть вас. Ваше бегство вызвало большой переполох, и каждый комментировал его на свой лад. Лишившись ваших советов и действуя по подсказке дона Рамиреса, который в своих интересах всячески старался восстановить меня против короля, я вконец разругался с отцом, и он понял, что заблуждался, считая вас причиной моего непокорного поведения. Мой разрыв с королем стал неизбежен. Усилия моей матушки-королевы по восстановлению семейного мира не дали ровно ничего, и дела зашли так далеко, что уже никто не сомневался в моем намерении создать при дворе собственную партию. Я бы никогда не пошел на это, если бы не ваш отец, который от своих людей из окружения Герменсильды узнал о моей к ней любви. Через тех же людей он передал мне, что если я хочу получить руку его дочери, то должен принять его условия: он передаст под мое командование огромную армию и неприступные крепости, не пожалеет денег, а я должен заставить отца поделиться со мной королевской властью и отдать мне часть владений. Вы знаете, Консалв, насколько я поддаюсь страстям, знаете мое честолюбие и неспособность сопротивляться порывам души. В ответ на сделанные мне предложения я получал корону и руку Герменсильды! Я проявил слабость, а вы были далеко и не могли помочь советом. Короче говоря, я принял эти предложения с радостью, но все-таки поинтересовался, кто войдет в партию, которую мне предстояло возглавить. Мне назвали имена важных особ, в том числе отца Нуньи Беллы Диего Порсельоса, одного из самых влиятельных графов Кастилии. Он и Нуньес Фернандо потребовали также, чтобы я признал их суверенитет. Это требование насторожило меня, и я, почувствовав, что иду против интересов королевства, устыдился той поспешности, с которой пожелал стать обладателем короны. Однако дон Рамирес, преследуя свои корыстные цели, сумел уговорить меня. Он пообещал ходатаям кастильских графов добиться от меня уступок в обмен на руку Нуньи Беллы. Вести переговоры с Диего Порсельосом о своем намерении просить руки его дочери он поручил мне. Я успешно справился с поручением дона Рамиреса, после чего договор между мной и кастильскими вассалами моего отца был незамедлительно подписан. Не желая дожидаться окончания открывшихся военных действий, чтобы обвенчаться с Герменсильдой, я предупредил Нуньеса Фернандо о своем намерении изобразить похищение его дочери и покинуть с ней королевский двор. Отец Герменсильды не возражал, и мне оставалось лишь привести свой план в действие. У дона Рамиреса были те же заботы, и отец Нуньи Беллы был даже рад, что его дочь будет похищена вместе с дочерью Нуньеса Фернандо. Мы выбрали для похищения день загородной прогулки королевы и уговорили возницу кареты, в которой ехали наши возлюбленные, немного отстать, чтобы дать нам возможность пересадить их в наш экипаж и отправиться в Валенсию, где я был полным хозяином. Там нас должен был ждать Нуньес Фернандо.
