Но уже ничто не могло омрачить радости Консалва. Ему было вполне достаточно того, что Заида подтвердила свои невольно вырвавшиеся наружу чувства. Он подчинился ее воле и отправился в лагерь, не теряя надежды, что наступит день и все уладится.
Армия дона Гарсии одержала под руководством доблестных королевских военачальников, в числе которых был и Консалв, ряд крупных побед, и мавры, опасаясь худшего, согласились на все условия леонского короля. Мирный договор был подписан, и к испанцам отошло несколько далеких крепостей. Чтобы обезопасить жизнь короля, было решено до полного выполнения всех договоренностей оставить часть пленных в качестве заложников. Король вознамерился объехать отошедшие к его владениям города и, в частности, побывать в Альмаразе. Королева, страстно любившая своего мужа, почти не покидала его с самого начала войны. Во время осады Талаверы легкое недомогание разлучило ее с королем, но она находилась недалеко от войска и вот-вот должна была вновь появиться в лагере. Консалв, мечтавший о новой встрече с Заидой, предложил дону Гарсии пригласить королеву в Талаверу, с тем чтобы она посмотрела на только что отвоеванную крепость, а заодно и взяла в свою свиту знатных арабских дам, оказавшихся в плену у испанцев. Герменсильда, зная о чувствах Консалва к Заиде, с радостью откликнулась на его просьбу, желая хоть как-то искупить перед братом вину, которую постоянно ощущала на себе со времени его несчастной любви к Нунье Белле. Она отправилась в Талаверу, и пленницы с удовольствием согласились провести при ней время вынужденного пребывания в Испании. Зулеме, содержавшемуся в Талавере в качестве пленника, очень не хотелось расставаться с Заидой. Более того, ему не нравилось, что его дочь-принцесса будет находиться в окружении королевы наравне с другими арабскими дамами. Однако скрепя сердце он отпустил Заиду, к невыразимой радости Консалва, который ни о чем, кроме как о встрече с возлюбленной, не мог думать. В день приезда королевы в Талаверу дон Гарсия выехал ей навстречу. Герменсильда ехала верхом в окружении свиты и, как только приблизилась к королю, представила ему Заиду, которая выглядела особенно восхитительно в нарядном одеянии, специально, видимо, подобранном, чтобы еще больше поразить своей красотой воображение Консалва. Изысканность ее манер, тонкий ум и природная застенчивость произвели на всех неотразимое впечатление. При дворе к ней сразу же стали относиться, как того заслуживали ее высокое происхождение и ни с чем не сравнимая красота. В свою очередь, ее также восхитили величие и роскошь дворцовой жизни. Консалв не отрывал от нее глаз. Уверенный в ее любви, он не допускал даже мысли, что на его пути к счастью могут возникнуть еще какие-то преграды. Он полюбил ее за красоту, но сейчас, узнав ее душевные качества, благородство ее натуры, он просто боготворил ее. Он настойчиво искал встреч наедине, но она с той же настойчивостью избегала их. Однажды ему все-таки удалось застать ее одну в покоях королевы. Стараясь не обидеть ее своей назойливостью, он тем не менее так страстно и так искренне умолял ее открыть свои чувства, что она не выдержала и уступила его просьбе.
– Если бы я могла скрыть от вас свои чувства, – сказала она ему, – я бы сделала это, несмотря на все мое к вам уважение. Мне бы тогда не пришлось корить себя за то, что я вселила надежду в человека, которому не предназначена. Но поскольку вы узнали о них сами, я готова подтвердить, что вы мне небезразличны, и объяснить то, о чем вы скорее всего только догадываетесь.
И она поведала ему о том, что ему уже было известно из рассказа дона Олмонда о предсказаниях Альбумасара и решении Зулемы.
– Мне остается, – закончила она свое повествование, – смириться со своей судьбой и посочувствовать вам. Я верю в ваше благоразумие и не сомневаюсь, что вы не будете требовать от меня нарушения воли отца.
– Позвольте мне, сударыня, хотя бы надеяться, что, если ваш отец изменит свое решение, вы не пойдете против его воли.
– Не знаю, подчинюсь ли я его воле, если он изменит свое решение, но думаю, что лучше мне этого не делать, так как речь идет о счастье всей моей жизни.
– Если вы полагаете, сударыня, – продолжал Консалв, – что, одарив меня счастьем, сами останетесь несчастной, тогда вы должны поступить так, как считаете нужным, но, осмелюсь заметить, что если вы испытываете ко мне чувства, которые вселяют в меня радость и надежду, то нет никаких оснований думать, что вас ждет несчастная жизнь. В таком случае вы также ошибаетесь, как ошибался я во время нашего пребывания у Альфонса, видя порой в ваших глазах благосклонное ко мне отношение.
– Не стоит говорить о том, что мы оба думали в то время, – ответила Заида, – и не напоминайте мне о моих заблуждениях, заставлявших меня страдать при виде вашей грусти, которую я связывала с вашими чувствами к другой женщине. С момента нашей встречи в Талавере я знаю причины, которые вынудили вас покинуть королевский двор в Леоне, но я и сегодня не уверена, что вы тут же не начинаете вздыхать по Нунье Белле, как только расстаетесь со мной.
Консалв был рад воспользоваться случаем и развеять все сомнения Заиды. Он рассказал ей, в каком душевном состоянии находился, когда впервые увидел ее, через какие прошел муки, не имея возможности описать ей свои переживания, и чего он только не передумал, выискивая причины ее печали, и под конец добавил:
– И все-таки в какой-то мере я был прав, полагая, что у меня есть соперник, которым оказался принц Тарский.
– Он действительно любит меня, – ответила Заида, – и мой отец был согласен, чтобы я вышла за него замуж, пока я не нашла в его коллекции портрет. Он бережно хранит его, так как убежден, что я предназначена тому, кто на нем изображен.
– И вы, сударыня, решили выполнить волю отца и выйти замуж за того, на кого я похож. Если моя внешность вас не отталкивает, значит, вам не будет неприятен и тот, с кого сделан портрет, и вы с легким сердцем согласитесь стать женой моего соперника. Такое несчастье может выпасть только на мою долю. Неужели вас нисколько не волнует моя судьба?
– Дело не во мне, – ответила Заида, – а в том, что вы родились испанцем. Даже если бы я была вам предназначена, как вы того желали бы, и даже если бы мой отец ничего не имел против вас, ваше испанское происхождение запретило бы ему занять вашу сторону.
– Позвольте мне хотя бы поговорить с ним, сударыня, – взмолился Консалв. – Видя вашу неприязнь к Аламиру, Зулема не стал настаивать на том, чтобы вы вышли замуж за человека одной с ним веры. Может быть, и словам Альбумасара он не придает такого уж большого значения, какое вы ему приписываете? Дайте мне возможность сделать все, чтобы обрести свое счастье. Без вас моя жизнь не имеет никакого смысла.
– Против разговора с отцом я не возражаю, и, поверьте мне, я очень хочу, чтобы ваши усилия не оказались тщетными.
Консалв, не мешкая, отправился к королю в надежде заручиться его поддержкой в решении такой деликатной проблемы, как уговорить Зулему выдать свою дочь замуж за иноверца. Дон Гарсия предложил возложить эту миссию на дона Олмонда, как ближайшего друга Консалва и человека, умеющего, как никто иной, вести переговоры на щекотливые темы, и продиктовал ему письмо, в котором так настойчиво просил Зулему выдать свою дочь за Консалва, как будто речь шла о нем самом. Однако ни письмо короля, ни дипломатические способности дона Олмонда делу не помогли. Зулема поблагодарил за оказанную ему высокую честь, отметил благородство дона Гарсии, который мог бы распорядиться судьбой его дочери, находящейся у него в плену, по своему усмотрению, но выдать ее замуж за человека чужой веры не пожелал. Расстроенный Консалв, опасаясь, как бы этот неутешительный ответ не повлиял на чувства Заиды, скрыл его от нее, сказав лишь, что не теряет надежды и постарается во что бы то ни стало добиться своего счастья.
