Тем временем в Оропесе скончалась долго болевшая мать Фелимы, принцесса Беления. Осмину и Зулеме позволили по этому случаю перебраться в Талаверу и оставаться там до тех пор, пока по условиям договора им не будет разрешено отбыть на родину, а при дворе появилась Фелима. Выглядела она больной и измученной, душевные страдания лишили ее прежней красоты. При встрече с Консалвом, известном ей только по имени, Фелима поразилась, признав в нем Теодориха, который вместе с другом приютил их с Заидой после кораблекрушения. Она знала, что именно Консалв нанес незаживаемые раны Аламиру, и не могла слышать это имя без содрогания. Фелима похолодела, вспомнив то, что она говорила Аламиру в лесу под Оропесой, – из сказанных ею тогда слов Аламир узнал о Консалве, и они могли послужить причиной их поединка.
Аламира к тому времени отправили в Альмараз, и Фелима могла каждый день справляться о его здоровье. Это небольшое утешение не умаляло ее безмерного горя, которое она уже не скрывала и причину которого окружающие усматривали в смерти матери. Аламиру, которому помогала бороться за жизнь его молодость, стало тем не менее совсем плохо, и врачи потеряли всякую надежду. Фелима находилась в компании Заиды и Консалва, когда прибывший слуга умирающего принца попросил Заиду принять его. Заида пришла на какое-то мгновение в замешательство, покраснела, но, взяв себя в руки, приказала впустить посланца и громко спросила, с каким поручением он прибыл.
– Мой господин, сударыня, – на пороге смерти, – ответил слуга. – Он нижайше просит вас навестить его в последние минуты жизни и надеется, что вы удостоите умирающего этой маленькой милости.
Слова посланца тронули Заиду. Застигнутая врасплох, она замешкалась с ответом и посмотрела на Консалва, как бы спрашивая его, что ей делать. Консалв промолчал, но по его взгляду она поняла, что он ждет ее ответа с опасливой настороженностью.
– Я очень сожалею, – ответила она гонцу, – но мне приходится отказать вашему господину в его просьбе. Если бы от моего присутствия зависела его жизнь, я с радостью бы приехала к нему, но боюсь, что помочь ему может только Господь Бог. Передайте ему, что я не смею поступить иначе и очень опечалена его тяжелым состоянием.
Получив отказ, посланец удалился. Фелиму охватила боль, но она не проронила ни слова. Заида также молчала, разделяя печаль подруги и думая о горькой участи принца Тарского. Сердце Консалва разрывалось между благодарностью Заиде за решение, которое она приняла сама, без малейшей с его стороны подсказки, и чувством вины перед умирающим принцем, который из-за него лишился возможности в последний раз увидеть любимую женщину.
Все трое были еще погружены в переживания, когда посланец Аламира вернулся и обратился с той же просьбой к Фелиме, предупредив ее, что время не ждет, так как его господин очень плох. Фелима, у которой едва хватило сил, чтобы подняться, оперлась о руку посланца и последовала за ним. Придя в комнату Аламира, она села у постели и в покорном молчании приготовилась выслушать его последние слова.
– Я очень рад, сударыня, – сказал принц Тарский, – что вы не последовали жестокосердному примеру Заиды и удостоили меня своим появлением. Это для меня последнее утешение после того, как Заида отвергла мою просьбу навестить меня. Прошу вас, сударыня, передать ей, что она поступила разумно, сочтя мою персону не заслуживающей чести, которой хотел удостоить меня Зулема, согласившись отдать мне ее руку. Мое сердце давно сгорело в пустых увлечениях и недостойно сердца Заиды. Но если непостоянство, от которого я излечился сразу, как только увидел Заиду, можно искупить страстью, сделавшей меня совершенно другим человеком, и любовью, научившей меня относиться к женским чувствам с уважением, то я, как мне кажется, сударыня, полной мерой заплатил за свое легкомыслие. Умоляю вас, убедите ее, что она для меня – превыше всего и что я умираю не столько от ран, полученных от Консалва, сколько от боли, которую причиняет мне ее любовь к нему. В оропесском лесу вы мне сказали правду о ее чувствах, и я поверил вам, хотя поначалу и заявил, что такого быть не может. Когда мы с вами в лесу расстались, я думал только о Консалве, и судьба свела меня с ним. Его сходство с портретом, который вы мне показали, и ваш рассказ о нем сразу убедили меня, что передо мной Консалв. Я представился ему, и между нами вспыхнул бой, в котором он дрался с неистовством влюбленного, твердо знающего, что перед ним его соперник. Я также понял, что не ошибся, распознав в нем избранника Заиды. Да, он достоин ее руки. Я завидую ему и не считаю, что он незаслуженно завоевал ее сердце. Я умираю, безропотно унося в могилу все свои беды, мне жаль лишь, что Заида лишила меня возможности увидеть ее в последний раз.
Слова Аламира нестерпимой болью пронзили сердце Фелимы. Она пыталась что-то сказать, но ее душили рыдания. Наконец срывающимся голосом и преисполненная нежности она вымолвила:
– Поверьте мне, дорогой Аламир, если бы я была на месте Заиды, на всем белом свете для меня существовал бы только принц Тарский.
Несмотря на боль, Фелима нашла в себе силы произнести эти слова, но отвернула голову, чтобы скрыть залитое слезами лицо и не видеть глаз Аламира.
– Увы, сударыня, – сказал он, – я узнал правду слишком поздно. Признаюсь вам, тогда, в лесу, мне показалось, что я разгадал вашу тайну, которая полностью открылась мне только сейчас, но я был в тот момент настолько расстроен и вы так убедительно постарались потом придать своим словам иной смысл, что я едва обратил внимание на ваше откровение. Простите мне мою непонятливость и не сомневайтесь, что прежде всего я наказал сам себя. Я не заслужил права на счастье и только теперь осознал, что если бы…
Силы оставили Аламира. Он не произнес больше ни слова и лишь слегка повернул голову в сторону Фелимы, как бы прощаясь с ней. Веки его сомкнулись, и душа покинула его. У Фелимы уже не было слез плакать. Оцепенев от горя, она продолжала смотреть в лицо принца, пока служанки не увели ее из комнаты, в которой обосновалась смерть. Она молча вернулась к себе, но при виде Заиды боль вновь пронзила ее, и с горечью в голосе она обратилась к подруге:
– Вы можете быть довольны, сударыня, – Аламир умер. Аламир умер, – повторила она и, как бы для себя, продолжала: – Больше я его не увижу и навсегда должна расстаться с надеждой на его любовь. Моя любовь теперь бессильна привязать его ко мне, и мои глаза никогда больше не увидят его глаз. Только его присутствие помогало мне переносить страдания. Вернуть его никто не в силах. Ах, сударыня, – Фелима вновь обратилась к Заиде, – как могло случиться, что вы полюбили кого-то другого, а не Аламира? Как это было бесчеловечно! Он боготворил вас. Что вам могло в нем не понравиться?
– Но, дорогая Фелима, – мягким голосом ответила Заида, – вы же знаете, что это только усугубило бы ваши страдания. Прежде всего вы боялись моей к нему любви. Разве не так?
– Да, это так, сударыня. Конечно же, я не хотела, чтобы вы дали ему счастье, но я и не хотела, чтобы он умер из-за вас. Боже мой, почему я так тщательно скрывала от него свою любовь? Может быть, он обратил бы на меня внимание, может быть, это отвлекло бы его от вас? Что пугало меня? Почему я не хотела, чтобы он знал о моих чувствах? Мне остается утешать себя тем, что он догадывался о них. Конечно, если бы я призналась, он притворился бы, что любит меня, и тут же изменил бы мне, с чего он, собственно, и начал. Ну и что из этого? Все равно, те редкие моменты, когда он хотел уверить меня в своей привязанности, останутся в моей памяти самыми дорогими минутами всей моей жизни. Неужели после стольких страданий я должна пережить еще самое страшное – его смерть? Надеюсь, что Бог смилостивится надо мной и не даст мне сил вынести это горе.
