К их числу относились мадемуазель де Латремуй и госпожа де Лафайет
[121]
. Первая нравилась принцессе своею добротой и тем прямодушием, с каким она рассказывала все, что лежало у нее на сердце, с первозданной безыскусностью далеких, канувших в вечность времен. Второй просто посчастливилось вызвать ее приязнь, ибо хотя у госпожи де Лафайет и находили определенные достоинства, на первый взгляд они казались столь серьезными, что вряд ли могли привлечь такую молодую принцессу, как Мадам. Тем не менее она тоже пользовалась ее благорасположением и при этом сама была поражена достоинствами и умом Мадам, так что впоследствии должна была понравиться принцессе своею привязанностью к ней.
Все эти лица проводили у Мадам послеполуденное время. Они имели честь сопровождать ее на прогулки. По возвращении ужинали у Месье. После ужина там собирались все придворные мужчины, вечер проходил в удовольствиях: комедия, игры и скрипки. Словом, развлекались как могли, со всеми мыслимыми и немыслимыми забавами, без малейшей примеси печали. Туда часто заглядывала госпожа де Шале. Граф де Гиш тоже нередко наведывался; близкие отношения с Месье давали ему доступ к принцу в самые необычные часы. Он видел Мадам в любое время во всеоружии ее чар. Мало того, Месье сам не раз обращал на Мадам его внимание, заставляя любоваться ею. Словом, подвергал его искушению, которому невозможно было противостоять.
Спустя какое-то время, проведенное в Париже, Месье и Мадам отправились в Фонтенбло
[122]
. Мадам привнесла туда радость и оживление. Познакомившись с нею поближе, король понял, насколько он был несправедлив, не посчитав ее самой прекрасной особой в мире. Он сильно привязался к ней и проявлял необычайную любезность. В ее распоряжении оказались все возможные развлечения, которые устраивались исключительно ради нее, мало того: судя по всему, король получал от них удовольствие лишь в том случае, если они доставляли радость Мадам. Это происходило в разгар лета. Мадам ежедневно отправлялась купаться; она выезжала в карете – из-за жары – и возвращалась верхом в сопровождении всех дам в изысканных нарядах, с множеством перьев на голове; за ними следовали король и придворная молодежь. После ужина садились в коляски и под звуки скрипок часть ночи прогуливались вдоль канала.
Расположение короля к Мадам истолковывалось по-разному и вскоре породило слухи. Поначалу королева-мать сильно огорчалась. Ей казалось, что Мадам целиком отняла у нее короля и что он посвящал Мадам все то время, которое обычно отводилось королеве-матери. Молодость Мадам внушала ей надежду на то, что будет нетрудно исправить положение, заставив поговорить с ней аббата де Монтегю
[123]
и прочих людей, которые должны иметь на нее некоторое влияние; она обяжет ее держаться поближе к своей особе, а не вовлекать короля в чуждые ей увеселения.
Мадам утомили скука и принуждение, которые ей довелось испытать подле королевы, своей матери. Она решила, что королева, ее свекровь, хочет возыметь над ней такую же точно власть, и задалась целью привлечь на свою сторону короля, а затем узнала от него самого, что королева-мать пыталась разъединить их. Все это настолько отвратило ее от тех мер, которые навязывались ей, что она не приняла ни одной. Мадам тесно сошлась с графиней де Суассон, которая была в ту пору предметом ревности королевы и неприязни королевы-матери, и помышляла лишь о том, чтобы нравиться королю в качестве невестки. Думаю, она нравилась ему иначе; полагаю также, что она считала, будто он нравится ей как деверь, хотя, возможно, он нравился ей гораздо больше. И так как оба были бесконечно любезны, оба рождены с галантными наклонностями и виделись каждодневно средь удовольствий и развлечений, окружающим показалось, что они чувствуют друг к другу то самое расположение, которое обычно предшествует великим страстям.
Это вызвало немало пересудов при дворе. Королева-мать обрадовалась столь благовидному предлогу воспрепятствовать расположению короля к Мадам. Ссылаясь на приличия и религиозные чувства, ей нетрудно было склонить на свою сторону Месье; ревнивый от природы, он стал еще ревнивее из-за наклонностей Мадам, казавшейся ему не столь равнодушной к ухаживаниям, как хотелось бы.
Отношение между королевой-матерью и Мадам с каждым днем становились все более натянутыми. Король оказывал Мадам знаки внимания, однако проявлял осторожность в отношении королевы-матери, поэтому когда она пересказывала Месье то, что говорил ей король, у Месье появлялось немало оснований, чтобы постараться убедить Мадам, будто на деле король относится к ней не с тем уважением, какое хочет показать. Все это создавало заколдованный круг пересказов и пересудов, не дававших ни минуты покоя ни тем, ни другим. Меж тем король с Мадам, не выясняя чувств, которые они питают друг к другу, продолжали вести себя таким образом, что ни у кого не оставалось сомнений: их связывает не только дружба, а нечто большее.
Слухи все разрастались, и королева-мать с Месье так настойчиво твердили об этом королю и Мадам, что у тех начали открываться глаза, и они задумались о том, о чем раньше и не помышляли. В конце концов было решено прекратить шумные толки и они, неважно по каким соображениям, договорились между собой, что король будет изображать влюбленность в некую особу при дворе. Перебрали тех, кто, казалось, более всего подходил для этой цели, и среди всех прочих остановили свой выбор на мадемуазель де Пон, родственнице маршала д’Альбре
[124]
, недавно приехавшей из провинции и еще не очень искушенной; их выбор пал и на мадемуазель де Шемро, одну из фрейлин королевы, причем весьма кокетливую, а также на мадемуазель де Лавальер
[125]
, фрейлину Мадам, очень хорошенькую, очень кроткую и очень наивную. Состояние этой девушки было незначительным. Мать ее вторично вышла замуж за Сен-Реми, дворецкого герцога Орлеанского
[126]
; таким образом, она почти все время находилась в Орлеане или в Блуа и была счастлива оказаться рядом с Мадам. Когда Лавальер явилась ко двору, все тотчас сочли ее прехорошенькой. Некоторые молодые люди решили добиваться ее любви. Более других ею заинтересовался граф де Гиш; судя по всему, он целиком был поглощен ею, когда король в числе прочих выбрал ее, дабы ввести в заблуждение свое окружение. По договоренности с Мадам король начал ухаживать не за одной из тех, кого они выбрали, а сразу за всеми тремя. Однако колебания были недолгими. Сердце его сделало выбор в пользу Лавальер, и, хотя он не уставал повторять нежные слова другим и даже установил более или менее постоянные отношения с Шемро, все его внимание оказалось сосредоточено на Лавальер
[127]
.
