Я и в Сен-Северен испытывал это чувство подмоги, истекающее от его опор, льющееся со сводов, но, разобравшись хорошенько, там эта поддержка слабее. Может быть, со Средних веков эта церковь уже износилась, не получая новых притоков небесных флюидов. А в Нотр-Дам-де-Виктуар Божья помощь брызжет из-под плит и непрестанно животворится непрерывным присутствием толпы горячих молитвенников. Там вас подкрепляет намоленный камень, само здание храма, здесь же вера множества людей, наполняющих церковь.
И еще у меня есть странное впечатление, что Пресвятая Дева, которую здесь так часто призывают, в другие церкви только заходит на время, только гостит, здесь же, в Нотр-Дам-де-Виктуар, действительно пребывает.
Аббат улыбнулся.
— Вижу, вы действительно знаете и любите этот храм, а ведь он не на Левом берегу, вы же мне как-то говорили, что на Правом нет ни одной стоящей церкви.
— Да, и это меня очень удивляет, тем более что она стоит в самом торгашеском квартале, в двух шагах от Биржи; она может слышать гнусные крики, доносящиеся оттуда!
— А ведь она и сама была раньше биржей, — заметил аббат.
— Как это?
— Некогда ее освятили два монаха и она служила капеллой босым августинцам, во время же революции ее обесчестили, разместив биржу в ее стенах.
— Этого я не знал! — воскликнул Дюрталь.
— Но с ней, — продолжал аббат, — случилось то же, что с некоторыми подвижницами, которые, если верить их житиям, молитвами вновь обрели утраченную девственность. Церковь омылась от мерзости и теперь, хоть она и не очень стара, напиталась эманациями святости, вобрала в себя ангельскую силу, просолилась божественной солью, стала для недужных душ тем же, чем горячие воды становятся для тел. Там проходят курсы лечения: творят многодневные молитвы — и получают исцеление.
Но вернемся к нашим баранам. Так я говорю, что вы очень разумно поступите, если в дурные вечера станете ходить к вечерне с возношением даров в эту церковь. Я очень удивлюсь, если вы не выйдете оттуда отрешившимся от суеты и поистине с миром.
«Ну, если он только это может мне предложить, так это немного», — разочарованно подумал Дюрталь, немного еще помолчал и ответил:
— Господин аббат, но ведь пока соблазны преследуют меня, если даже я буду ходить в эту церковь и на службу в другие, пусть даже исповедаюсь и приступлю к причастию, что это мне даст? Я выйду, встречу женщину, вид которой разожжет мои чувства, и все будет точно так же, как в те вечера, когда я, возбужденный, выхожу из Сен-Северен. Само умиление, навеянное в храме, меня погубит: я расслаблюсь и пойду за женщиной.
— Не говорите, чего не знаете! — Аббат внезапно встал и принялся шагать по комнате. — Вы не имеете права так говорить, ибо сила Святого Причастия безусловна. Причастившийся уже не один: он получил оружие против других и доспех против самого себя. — Он встал прямо против Дюрталя, скрестил руки на груди и возгласил: — Погубить душу ради того, чтобы извергнуть из себя немного нечистой материи — ведь это и есть ваша людская любовь! Что за безумие! Но с тех пор, как вы осуждаете себя, разве вам самому это не противно?
— Противно, но лишь после того, как удовлетворится мое скотство… О, если бы я только мог прийти к истинному раскаянию!
— Не беспокойтесь. — Аббат снова сел на кресло. — Вы уже пришли к нему.
Дюрталь покачал головой; аббат сказал в ответ:
— Вспомните слова святой Терезы: «Беда новоначальных в том, что они не умеют распознать, истинно ли их раскаяние в прегрешениях, но оно таково, и доказательство тому — их искреннее желание служить Богу». Поразмыслите над этой фразой: она применима и к вам; ведь отвращение от своих грехов, которое вас так мучает, свидетельствует, что вы не упорствуете в них, что имеете желание служить Богу, и свой бой вы ведете в конечном счете, чтобы прийти к Нему.
Оба помолчали.
— Так что же вы мне наконец посоветуете, господин аббат?
— Молиться! Дома, в церкви, везде и как можно больше. Я не прописываю вам никаких специальных религиозных лекарств, а прошу вас в простоте душевной воспользоваться кое-какими правилами церковной гигиены. Потом посмотрим.
Дюрталь посмотрел нерешительно и недовольно, как те больные, что сердятся, когда врачи порядка ради прописывают им одни безвредные пилюльки. Аббат засмеялся.
— Признайтесь, — проговорил он, глядя Дюрталю прямо в лицо, — что вы сейчас думаете: нечего было все и затевать, проку нет никакого; батюшка, видно, занимается одним симптоматическим лечением; мне нужны сильные лекарства, чтобы снять приступ, а он советует ложиться пораньше и одеваться потеплее…
— Что вы, господин аббат! — попытался возразить Дюрталь.
— Но я не хочу говорить с вами как с ребенком или с женщиной. Итак, послушайте.
Нет никаких сомнений в том, каким именно образом состоялось ваше обращение. Случилось то, что мистика именует божественным касанием; впрочем, и это примечательно, Господь, приводя вас на путь, который вы более двадцати лет назад оставили, обошелся без всякого человеческого вмешательства, даже без посредства священника.
Рассуждая разумно, мы не можем предполагать, что Он действовал необдуманно и теперь желает оставить Свое дело недоделанным. Значит, Он завершит его, если вы тому не воспрепятствуете.
В общем, вы сейчас подобны дикому камню в Его руках. Что Он сделает? Не знаю. Но раз Он Сам решил вести вашу душу, доверьтесь Ему. Подождите немного, и Он все объяснит; доверьтесь Ему, и Он вам поможет; исповедуйте с псалмопевцем: «Научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой» — и довольно.
Говорю вам еще раз: я верую в предупредительную, безусловную силу Святого Причастия. Я очень хорошо понимаю систему отца Миллерио, который людей, впавших опять в оставленные грехи, принудительно заставлял причащаться. Вместо всякой епитимьи он велел им только причащаться вновь и вновь, и так, давая Святые Дары в больших дозах, в конце концов очищал этих людей. Это очень реалистичное и очень возвышенное учение…
Но не бойтесь, — продолжал аббат, заметив, что Дюрталю стало как будто не по себе, — я не собирался проверять эту методу на вас. Напротив: мое мнение таково, что, поскольку мы не знаем Божьей воли, вам надо воздержаться от святых таинств.
Надобно, чтобы вы их возжелали, чтобы это желание шло от вас или, вернее, от Него, и такая жажда покаяния, такой голод по евхаристии у вас раньше или позже появится — будьте благонадежны. И вот когда вы уже не сможете держаться, когда запросите о прощении и будете умолять, чтобы вас допустили до Священной Трапезы, — тогда мы посмотрим, тогда спросим у Господа, как будет лучше для вашего спасения приступить к этому.
— Но, мне кажется, не бывает разных способов исповеди и причащения…
— Несомненно; я вовсе не это хочу сказать. Так-так… погодите…
Аббат замялся, подыскивая слова.
— Ясно, — вновь заговорил он, — что искусство было главным средством, которое Спаситель использовал, чтобы вы впитали в себя веру. Он нашел ваше слабое место… или сильное, если вам так угодно. Он поразил вас мистическими шедеврами, убедил и обратил вас не столько через рассудок, сколько через чувства — но это, право же, весьма особенный случай, что очень нужно принимать в расчет.
