Вечером у Гарнета состоялся долгий и нелегкий разговор с Джорджем Уортоном, а на следующее утро он отправился в Нью-Йорк, где провел несколько дней. В Филадельфию он вернулся с известием, что брак между Люси и Ллуэлином Кларком властями штата Коннектикут объявлен недействительным ввиду их несовершеннолетия. Оба теперь получили свободу.
II
Почти все знакомые Люси ее любили, и все друзья героически встали на ее защиту. Кое-кто, правда, при встрече с ней отводил глаза; кое-кто просто проигнорировал случившееся, любопытствующие сверлили взглядами, но поскольку, по совету Чонси Гарнета, было разумно объявлено, что Уортоны сами настояли на аннулировании брака, то главную вину за происшедшее возложили не на Люси, а на Ллуэлина. Не то чтобы он стал изгоем: городская жизнь течет слишком стремительно, для того чтобы подолгу обсасывать какой-то один скандал, однако Ллуэлин совершенно выпал из круга, в котором вырос, и до ушей его доходили самые едкие и нелестные комментарии.
Кожа у Ллуэлина была тонкая, и поначалу, угнетенный всем этим, он подумывал, не уехать ли из Филадельфии. Но постепенно им овладело безразличие, не без доли вызова: сколько бы он ни старался, а не смог бы внутренне убедить себя, что совершил неверный с точки зрения морали шаг. Он видел в Люси не шестнадцатилетнюю девочку, а девушку, которую полюбил, сам не зная почему Какое значение имел возраст? Разве люди не заключали браки чуть ли не детьми — тысячу или две тысячи лет назад? День их тайного бегства представлялся ему неким упоительным сном: он — юный рыцарь, отвергнутый ее отцом-бароном (недоросль, дескать), глухой полночью увозит возлюбленную, с готовностью к нему прильнувшую, на своем скакуне во мрак.
А потом — не успело еще развеяться перед его взором романтическое видение — пришло понимание того, что брак означает замысловатую притирку друг к другу двух разных личностей и что любовь — это всего лишь малая частичка долгого-долгого супружеского союза. Люси была преданным ему ребенком, которого он обязался развлекать, — милым и чуточку испуганным ребенком, только и всего.
И вот все кончилось так же внезапно, как и началось. Ллуэлин упрямо шел своей дорогой, наедине со своей ошибкой. Его роман расцвел и рассыпался в прах так стремительно, что спустя месяц начал обволакиваться милосердной призрачностью, обратившись в нечто навевавшее смутную печаль, однако случившееся давным-давно.
Однажды июльским днем Ллуэлина вызвали в кабинет Чонси Гарнета. За месяц, истекший со времени их последнего разговора, они едва обменялись несколькими словами, но в отношении патрона к себе Ллуэлин не улавливал ни малейшей враждебности. Это его радовало, поскольку теперь, когда он чувствовал себя совершенно заброшенным и отрезанным от мира, где прошло его взросление, работа сделалась для него самым важным в жизни.
— Чем вы сейчас заняты, Ллуэлин? — спросил Гарнет, вытащив из вороха бумаг у себя на столе желтую брошюру.
— Помогаю мистеру Карсону с муниципальным загородным клубом.
— Взгляните-ка. — Он протянул брошюру Ллуэлину. — Золотой жилой это не назвать, но заманчивых перспектив того, что именуют известностью, тут предостаточно. Синдикат, как видите, из двадцати газет. Лучшие планы постройки — что там? — ближайшего магазина, как видите, аптечного или бакалейного, который гармонично вписался бы в какую-нибудь приятную улочку. Или загородного дома — более или менее обычный. И наконец, оздоровительного центра для небольшой фабрики.
Ллуэлин пробежал глазами перечень с подробными характеристиками.
— Последние два не слишком интересны, — заключил он. — Загородный дом — но тут, как вы говорите, не разгуляешься… оздоровительный центр, нет-нет. А вот на первый объект — на универмаг, сэр, — я бы не прочь замахнуться.
Гарнет кивнул:
— Самое привлекательное в том, что проект, выигравший конкурс, немедленно реализуется в виде здания. В этом-то и состоит приз. Здание принадлежит вам. Вы его проектируете, оно строится для вас, затем вы его продаете и кладете денежки себе в карман. Цена вопроса — шесть или семь тысяч долларов, а всего конкурсантов — молодых архитекторов — вряд ли наберется более шестисот-семисот.
Ллуэлин вчитался в список внимательнее:
— Мне нравится. Попробую взяться за универмаг.
— Что ж, в вашем распоряжении месяц. Ничуть не буду против, Ллуэлин, если приз достанется нашей конторе.
— Обещать не возьмусь. — Ллуэлин еще раз бегло просмотрел условия, пока Гарнет следил за ним с живым интересом.
— Кстати, Ллуэлин, — вдруг поинтересовался он, — чем вы все это время занимаетесь?
— О чем вы, сэр?
— По вечерам. И на выходных. В обществе бываете?
Ллуэлин замялся:
— Э-э… сейчас нет — не очень часто.
— Не нужно, знаете ли, постоянно перебирать в голове одни и те же мысли.
— Я и не перебираю.
Мистер Гарнет аккуратно убрал очки в футляр.
— Люси, во всяком случае, не перебирает, — неожиданно объявил он. — Ее отец сказал мне, что она пытается вести самый нормальный образ жизни.
Пауза.
— Я рад, — тусклым голосом отозвался Ллуэлин.
— Вы должны помнить, что вы теперь свободны как ветер, — произнес Гарнет. — Незачем себя впустую изводить и ожесточаться. Родители Люси поощряют ее устраивать вечеринки и ходить на танцы — то есть заниматься тем, чем и раньше…
— Пока не заявится Рудольф Рассендейл,
[24]
— мрачно вставил Ллуэлин и показал на брошюру: — Я это возьму с собой, мистер Гарнет?
— Да-да, конечно. — Жестом работодатель дал знать подчиненному, что тот может идти. — Передайте мистеру Карсону, что на время я освобождаю вас от работы над загородным клубом.
— Я это тоже доделаю, — торопливо вставил Ллуэлин. — Собственно говоря… — Тут он прикусил язык, так как собирался добавить, что на деле занимается этим проектом в одиночку.
— Что?
— Нет, ничего, сэр. Спасибо большое.
Ллуэлин вышел из кабинета мистера Гарнета, воодушевленный открывшейся перед ним возможностью, а новости о Люси принесли ему облегчение. Судя по словам мистера Гарнета, Люси вошла в привычную колею; быть может, ее жизнь не так уж непоправимо разрушена. Если к ней приходят визитеры, если ухажеры сопровождают ее на танцы — значит, найдутся и такие, кто о ней позаботится. Ллуэлин даже проникся к ним безотчетной жалостью: знали бы они, что это за подарочек; знали бы, что общаться с ней совершенно невозможно: да какое там — и словом-то перекинуться себе дороже. При мысли о безрадостных неделях, проведенных рядом с Люси, Ллуэлина всего передернуло, словно ему припомнился какой-нибудь тяжелый ночной кошмар.
