Люди с таким, как у Генри Маккомаса, темпераментом, любящие все делать по-своему, не умеют работать под чьим-то началом. Так или иначе он должен был придерживаться собственных правил, пусть даже под угрозой присоединиться к когорте неудачников, которые пытались до него. Спустя ровно неделю после того, как Маккомас получил свободу от всех чужих иерархических структур, ему довелось объясняться со своим партнером Теодором Дринкуотером: тот поинтересовался вслух, неужели Маккомас взял себе за правило никогда не являться на работу раньше одиннадцати часов.
— Похоже на то, — отозвался Маккомас.
— С какой стати? — негодующе вопросил Дринкуотер. — А ты подумал, какой пример ты подаешь нашим конторским работникам?
— Разве у мисс Джонстон заметны признаки дезорганизованности?
— Я говорю о том времени, когда у нас будет больше народу. Ты ведь не пожилой человек, Мак, проживший трудовую жизнь. Тебе всего двадцать восемь, в точности как мне. А что ты будешь делать в сорок лет?
— Я буду приезжать на работу в одиннадцать каждый день своей жизни.
На той же неделе первые клиенты пригласили партнеров на ланч в известный деловой клуб; самым малозначительным из его членов был раджа из процветающей, растущей империи.
— Посмотри по сторонам, Тед, — шепнул Маккомас, когда они вышли из столовой. — Вот тот похож на борца-профессионала, а этот на актера-кривляку. Тот, что за тобой, вылитый водопроводчик; есть еще возчик угля и пара ковбоев — видишь? Вот хронический больной, вот мошенник на доверии, вот ростовщик — тот, справа. Проклятье, где же те крупные бизнесмены, которых мы надеялись увидеть?
На обратном пути в контору они заглянули в небольшой ресторанчик, где собралась на ланч толпа местных клерков.
— Посмотри на них, Тед, и увидишь людей, которые знают правила, — думают, ведут себя и выглядят соответственно своему положению.
— Полагаю, если они нацепят розовые усы и станут приходить на работу в пять часов дня, из них получатся великие люди, — съязвил Дринкуотер.
— Разве я говорил, что нужно выделываться? Нужно просто принимать себя таким, каков ты есть. Нас вырастили на сказках о чистом листе, но кто им верит, кроме тех, кто нуждается в вере и надежде, чтобы не сойти с ума. Думаю, когда люди усвоят ту истину, что у каждого есть свои слабости, Америка станет более счастливой страной. Особенности характера, что имелись у тебя в двадцать один год, скорее всего, сохранятся на всю жизнь.
Во всяком случае, особенности характера Генри Маккомаса остались при нем. Генри Маккомас не согласился бы пообедать с клиентом в плохом ресторане ради трехзначной сделки, не сократил бы время своей трапезы ради четырехзначной сделки и не отменил бы ее вообще ради сделки пятизначной. При всех этих причудах экспортная фирма, где он был владельцем сорока девяти процентов акций, начала усиленно снабжать Южную Америку локомотивами, динамо-машинами, колючей проволокой, гидродвигателями, подъемными кранами, горным оборудованием и прочими атрибутами цивилизации. В 1913 году, когда Генри Маккомасу исполнилось тридцать четыре, он владел домом на 92-й улице и планировал в следующем году заработать тридцать тысяч долларов. Но после совершенно неожиданного европейского заказа (предметом был отнюдь не розовый лимонад) появилась возможность удвоить доход. Прибыл агент по закупкам британского правительства, за ним его коллеги из Франции, Бельгии, России и Сербии; под присмотром Дринкуотера и Маккомаса часть товара была собрана. У них появился шанс сколотить себе состояние. И тут внезапно в дело вмешалась женщина, но которой женился Генри Маккомас.
Стелла Маккомас была дочерью мелкого торговца сеном и зерном с окраины Нью-Йорка. Отцу не везло, он вечно балансировал на грани краха, так что детство Стеллы прошло под тенью тревоги. Позднее, когда Генри Маккомас завел дело в Нью-Йорке, Стелла зарабатывала преподаванием физкультуры в одной из средних школ города Ютика. Таким образом, в семейную жизнь она вступила с верой в ряд строжайших правил, касающихся ухода за телом, и с постоянным опасением всяческих несчастий.
В первые годы Стелла находилась под впечатлением быстрой карьеры мужа, а кроме того, была поглощена заботой о детях, и потому ей, с ее провинциальной ограниченностью, Генри представлялся непогрешимым авторитетом и каменной стеной. Но дети подросли, девочка уже одевалась в платьица и носила в волосах банты, мальчик поступил под опеку английской няни, и у Стеллы образовался досуг, чтобы пристальней присмотреться к супругу. Его ленивые повадки, полнота, медлительность, порой сводящая с ума, уже не представлялись ей спутниками успеха; это были просто его особенности.
Первое время Генри не обращал особого внимания на ее намеки, что неплохо бы сесть на диету, изменить режим дня, на уничижительные сопоставления его привычек с неким придуманным образцом. События пошли развиваться однажды утром, когда он заметил, что поданный ему кофе совершенно лишен вкуса.
— Я не могу пить эту бурду — на этой неделе она совершенно безвкусная, — пожаловался он. — И почему ты приносишь из кухни готовую чашку? Я хочу сам добавлять сливки и сахар.
Стелла ушла от ответа, но позднее Генри вернулся к этому разговору:
— По поводу кофе. Не забудешь сказать Розе?
И вдруг губы Стеллы тронула невинная улыбка.
— Ты ведь стал лучше себя чувствовать, да, Генри? — радостно спросила она.
— Что?
— Ушла усталость, ушли заботы?
— Кто тебе сказал, что я устал и озабочен? Я в жизни не чувствовал себя лучше.
— Ну вот. — В ее взгляде читалось торжество. — Ты смеешься над моими теориями, но теперь придется признать: что-то в них все-таки есть. Ты чувствуешь себя лучше оттого, что уже неделю пьешь кофе без сахара.
Генри глядел недоверчиво.
— Что я пил?
— Кофе с сахарином.
Он негодующе поднялся с места и швырнул газету на стол.
— Мне нужно было догадаться. Неспроста ты носила из кухни готовый кофе. Что это за хрень — этот сахарин?
— Это заменитель для тех, кто склонен к полноте.
Генри недолго колебался, готовый впасть в гнев, но потом опустился на стул и зашелся в смехе.
— Тебе пошло на пользу, — с упреком проговорила жена.
— Ладно, впредь я без этой пользы обойдусь, — угрюмо отозвался муж. — Мне тридцать четыре года, и за десять лет я не проболел и дня. Не в пример тебе, я знаю свой организм вдоль и поперек.
— Ты, Генри, ведешь нездоровую жизнь. Когда перевалишь за сорок, это скажется.
— Сахарин! — Генри вновь разразился хохотом. — Сахарин! Я думал, это средство, чтобы удержать человека от спиртного. Знаешь, бывают такие…
Стелла неожиданно разозлилась:
— Почему бы нет? Постыдился бы — в твоем возрасте тебя уже так разнесло. Если бы ты хоть немного занимался физкультурой и не пролеживал все утро в постели, этого бы не случилось…
