— Гляди, гляди! — воскликнула Дженни.
Шла та самая картина, в которой она месяц назад закончила сниматься. С узкого, похожего на мост Риальто Голливудского бульвара они скользнули в густой мрак переулка; Джейкоб обнял Дженни одной рукой и поцеловал.
— Джейкоб, милый. — Дженни улыбнулась, вскинув голову.
— Дженни, ты такая красивая; я и не знал, что ты такая красивая.
С лицом спокойным и кротким, она смотрела прямо перед собой. На Джейкоба внезапно нахлынула досада, он властно притянул Дженни к себе, но тут автомобиль остановился у какой-то освещенной двери.
Они вошли в одноэтажный домик, наполненный народом и табачным дымом. Официальный настрой, с которого начался этот день, давно сошел на нет; обстановка сделалась одновременно расслабленной и крикливой.
— Это Голливуд, — объясняла заполошная словоохотливая дама, которая весь день крутилась поблизости от Джейкоба. — Во второй половине дня в воскресенье манерничать не принято. — Она указала на хозяйку дома. — Простая милая девушка, без претензий. — Дама заговорила громче: — Правда, дорогая? Простая милая девушка, без претензий?
Хозяйка откликнулась:
— Ага. Кто?
Информаторша Джейкоба снова понизила голос:
— Но самая разумная из всех — та малышка, которая с вами.
Совокупность выпитых коктейлей повлияла на Джейкоба приятно, однако изюминку вечеринки — ощущение покоя и беззаботности — ухватить не удавалось. В атмосфере чувствовалась некоторая напряженность — не было уверенности и присутствовал дух соревнования. Собеседники-мужчины либо пустословили и натужно веселились, либо глядели все более подозрительно. Женщины держались с большей деликатностью. В одиннадцать в буфетной Джейкобу вдруг пришло в голову, что Дженни вот уже час не показывается на глаза. Вернувшись в гостиную, он увидел, как она входила — явно с улицы, поскольку сбросила дождевик. Ее сопровождал Раффино. Когда Дженни подошла, Джейкоб заметил, что она запыхалась и глаза у нее ярко блестят. Раффино небрежно-вежливо улыбнулся Джейкобу; чуть позже, собираясь уйти, он наклонился и что-то шепнул Дженни на ухо, а та без улыбки попрощалась.
— Мне завтра к восьми на съемку, — сказала Дженни, обращаясь к Джейкобу. — Пора домой, а то буду как выжатый лимон. Ты не против, милый?
— Господи, какое может быть «против»!
Их автомобиль пустился в нескончаемый путь по вытянутому полосой городу.
— Дженни, — сказал Джейкоб, — ты сегодня выглядела просто бесподобно. Положи голову мне на плечо.
— С удовольствием. Я совершенно вымотана.
— Ты стала просто ослепительна.
— Я такая же, как была.
— Ничего подобного. — Джейкоб вдруг перешел на взволнованный шепот. — Дженни, я в тебя влюбился.
— Джейкоб, не говори глупости.
— Я в тебя влюбился, Дженни. Странно, правда? Такая оказия.
— Ничего ты не влюбился.
— Ты хочешь сказать, тебе до этого нет дела. — Он ощутил легкий укол страха.
Она выпрямилась в его объятиях.
— Как так нет дела? Ты ведь знаешь, я тебя люблю больше всех на свете.
— Больше, чем мистера Раффино?
— О… тьфу ты! — презрительно фыркнула Дженни. — Раффино — ребенок, и ничего больше.
— Я люблю тебя, Дженни.
— Как бы не так.
Джейкоб теснее сжал ее в объятиях. Ему показалось или он ощутил в ответ едва заметное инстинктивное сопротивление? Однако Дженни придвинулась, и он ее поцеловал.
— Знаешь, насчет Раффино это просто бред.
— Наверное, я ревную.
Заметив, что не привлекает ее, он опустил руки. Страх ощущался уже как боль. Джейкоб понимал, что Дженни устала и не готова к перемене его настроения, но все же не мог на этом успокоиться.
— Я не представлял себе, насколько ты вошла в мою жизнь. Не знал, чего лишился, — но теперь знаю. Мне нужно было, чтобы ты была рядом.
— Ну вот, я рядом.
Он принял ее слова за приглашение, но она устало осела в его руках. Так она и ехала остаток пути: глаза закрыты, короткие волосы откинуты назад — вылитая утопленница.
— Шофер отвезет тебя в отель, — сказала Дженни, когда автомобиль остановился у ее дома. — Не забудь, завтра у нас ланч на студии.
Неожиданно у них началось обсуждение — на грани спора, — стоит ли Джейкобу зайти в дом, не слишком ли поздно. Никто из них не успел понять, насколько переменились они оба после объяснения Джейкоба. В одночасье они сделались другими людьми, Джейкоб же отчаянно старался перевести время на полгода назад, на тот нью-йоркский вечер, Дженни между тем наблюдала, как растет в нем настроение — большее, чем ревность, и меньшее, чем любовь, — и как новый Джейкоб вытесняет постепенно прежнего, рассудительного и понимающего, с которым было так уютно.
— Не нравишься ты мне такой! — воскликнула она. — Ни с того ни с сего приходишь и требуешь любви!
— Меж тем как ты любишь Раффино!
— Да не люблю я его, клянусь! Я с ним даже ни разу не целовалась… на самом деле!
— Хм! — Джейкоб сделался похож на сердитую белую птицу. Он поражался тому, что способен подобным образом нарушать приличия, но им руководило чувство столь же нелогичное, как сама любовь. — Актриса!
— Джейк, отпусти меня, ну пожалуйста. Я ужасно себя чувствую и ничего не соображаю.
— Я пойду, — проговорил он внезапно. — Не пойму, что со мной такое. Ясно одно: я втюрился в тебя по уши и не соображаю, что говорю. Я тебя люблю, а ты меня нет. Когда-то любила или думала, что любишь, но теперь это не так.
— Да нет же, я тебя люблю. — На миг Дженни задумалась; в красно-зеленых отсветах автозаправки на углу можно было разглядеть борьбу чувств на ее лице. — Если ты так меня полюбил, я завтра же выйду за тебя замуж.
— Выйдешь за меня?
Дженни была так поглощена собственными мыслями, что пропустила отклик Джейкоба мимо ушей.
— Завтра же выйду за тебя замуж, — повторила она. — Никто на свете мне так не нравится, как ты, и наверняка я буду любить тебя так, как тебе хочется. — Она горестно всхлипнула и тут же замолкла. — Но… я этого совсем не ожидала. Пожалуйста, оставь меня сегодня одну.
Джейкобу не спалось. Из гриль-бара «Амбассадора» допоздна доносилась музыка, у заднего подъезда роилась стайка работающих девушек, которые поджидали своих кумиров. Затем в вестибюле затеяла продолжительную ссору какая-то пара; переместилась в соседний номер и там продолжила потихоньку бубнить за межкомнатной дверью. Около трех часов Джейкоб подошел к окну и стал любоваться великолепием ясной калифорнийской ночи. И повсюду — на траве, на сырых, поблескивающих крышах особняков — покоилась красота Дженни, растекалась в ночи, подобно музыке. Он видел ее и в комнате, на белой подушке, слышал в призрачном шелесте занавесок. Его жадное воображение воссоздавало ее вновь и вновь, пока она не потеряла всякое сходство с прежней Дженни и даже с той девушкой, которая встретила его утром на перроне. Молча, пока текли ночные часы, он слепил из нее образ любви — образ, который должен был жить столько же, сколько сама любовь, и даже дольше; оставаться нетронутым, пока Джейкоб не сможет произнести: «Я никогда не любил ее по-настоящему». Он создавал ее не спеша из своих юношеских иллюзий, из невеселых упований зрелых лет, пока у нее не осталось от прежней Дженни только имя.
