Книга Роман как держава, страница 35. Автор книги Милорад Павич

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Роман как держава»

Cтраница 35

Когда речь идет о Шекспире, ясно, что современники сделали все для того, чтобы предать его забвению. В заключение можно было бы еще сказать, что литература, безусловно, была первым призванием Шекспира, но не была и не могла быть первым призванием его поколения одиночек, идиоритмиков. Именно в этом смысле можно толковать и понимать сонеты Шекспира. Что же касается киновитов эпохи Шекспира, то они так и не простили ему, что он смог стать первым среди писателей и поэтов, не принадлежа к их братству, для которого литература была привилегией. Он должен был бы стать одним из них. Одним из членов братства. А не оставаться одиночкой. Но, кроме этого, Шекспир вошел и еще в одну область, бывшую привилегией лишь мощных братств. Он вошел в театр, да так и остался в нем по сей день. И за это ему пришлось заплатить киновитам. Потому что сама природа одиночек не позволяет им иметь друг с другом много общего, становясь писателями, они не читают друг друга и обращаются исключительно к будущим поколениям, пишут во имя сына, а не во имя Отца и не во имя Святого Духа своего братства. Между тем писать во имя Сына — отнюдь не гарантия ни скорого понимания, ни быстрого признания, этого вообще может не произойти. Обычно между двумя поколениями киновитов находится одно поколение идиоритмиков — одиночек, испытывающих давление как со стороны братства своих отцов, так и со стороны собственных детей. Итак, следует иметь в виду, что и в отношениях с сыновьями существует та же проблема, с которой писатель сталкивается в отношениях с отцами. Для писателя вовсе не безразлично, предшествовало ли ему поколение слабых сыновей (идиоритмиков), какое было перед победителями во Второй мировой войне (именно они-то в значительной степени и сделали его «слабым», поколением одиночек), или поколение сильных, крепко спаянных сыновей, какое было, например, перед нами, родившимися около 1930 года и оказавшимися слишком молодыми для войны и слишком старыми для 1968 года, который был делом рук наших сыновей. Победители во Второй мировой войне произвели пару поколений нас, идиоритмиков, слабых сыновей, и они держали нас в покорности до тех пор, пока мы не оказались совершенно определенно вытесненными со сцены новым поколением киновитов, «святым братством» 1968 года. В Германии же, Японии, Италии война и поражение в ней вывели на сцену одно-два поколения сильных сыновей, которые смогли объединиться в братства и — без помех со стороны отцов, проигравших войну, — создать германское, японское и итальянское экономическое чудо. Все они были на одно поколение моложе тех, кто руководил странами, победившими во Второй мировой войне.

Литература, так же, разумеется, как и все остальное, не могла остаться не затронутой этими обстоятельствами, и одиночки, которые выбрали для себя писательское будущее, были вынуждены выпрашивать или же завоевывать у сильных отцов и сильных сыновей право на жизнь. И тут уже история, конечно, просто повторялась.

Возможно, самые интересные случаи встречаются тогда, когда в один и тот же период сосуществуют сильный отец, киновит, крупная, значительная фигура, политик и военный, как, например, Толстой или Гёте, а в предыдущем или следующем поколении, в поколении слабых отцов или слабых сыновей, то есть идиоритмиков, какой-нибудь великий писатель, ставший таким вопреки тому, что его ордену не соответствовало lege artis (писательское призвание), как это было с Достоевским или Гельдерлином. По аналогии с такими парами нужно было бы искать и «сильную» киновитскую пару Шекспиру, какого-то писателя, которого характеризовало бы (неосуществленное) патерналистское отношение к Шекспиру и которому не удалось навязать ему свою литературную волю, как это не получилось у Толстого по отношению к Достоевскому или у Гёте по отношению к Гельдерлину.

Возможно, именно в появлении подобных «пар» и реализуется закон герметической мысли у евреев, который требует, чтобы при каждом посвящении в любую из высших тайн в нем участвовало не одно, а два лица.

Писать во имя Пресвятой Девы Марии

Читатель с полным правом может задать вопрос: почему этот раздел не отражен в названии нашей работы? Ответ очень прост: несмотря на то, что вся Святая гора посвящена Богородице Троеручице, монахи, живущие там, не могли ввести женщину в рамки своего распределения людских профессий и смен поколений по той простой причине, что женщинам присутствовать на Афоне не разрешено. С другой стороны, и у меня самого нет ответа на этот вопрос, оставшийся открытым на Святой горе. Рассмотреть роль женщины в смене поколений, в делах киновитов и идиоритмиков очень трудно. Каким ритмом развивается жизнь женщины, к сожалению все еще пребывающей в тени стремлений и интересов мужчины? Мне кажется, по отношению к женщинам вряд ли применимо разделение, характерное для монахов, хотя многие из читательниц «Пейзажа, нарисованного чаем» говорили, что чувствуют себя одиночками, и мне ни разу не довелось услышать от женщины, что она воспринимает себя как частицу братства киновитов. Распятые или между сильными отцами и слабыми сыновьями, или — в каком-то другом поколении — между сильными сыновьями и слабыми отцами, они всегда были вынуждены заботиться о «слабой части» своей семьи (это, правда, не значит, что они всегда становились на ее сторону). Возможно, у нас есть основания сказать, что и в литературе, как на Святой горе, женщина представляет собой и самый заметный, и самый незаметный фактор. И с этой точки зрения, как мне кажется, писатели пока еще не отдавали себе в должной мере отчета в том, для кого они пишут и какое место в написанном ими принадлежит читателю-женщине. Тем не менее некоторые авторы как в нашей, так и в мировой литературе считаются «женскими писателями». У нас это Воислав Илич, Йован Дучич — поэты, но сюда же относят и написавшего эти строки, то есть того, кто преимущественно занимается прозой. Мне известен один случай, когда некая особа женского пола видела во сне мужчину, оплодотворявшего ее со всех сторон, через все поры тела, причем мужчина был писателем, с которым она хотя и была знакома, но никогда не имела каких-либо близких контактов. Для нее это было своеобразным «погружением в литературное семя», оплодотворением без дефлорации. Также можно было бы сказать: в каком-то ином смысле каждая книга имеет своих родителей и писателю следовало бы хорошенько подумать, кто отец, а кто мать тому, что он написал. И вспомнить, что наряду с женами писателей, которые пишут во имя своего отца, сына и духа братства мужчин, и они и он пишут и во имя Пресвятой Девы Матери. А еще вспомнить знаменитую защитницу Святой горы, Богородицу Троеручицу, третья рука которой, как известно, принадлежит одному из самых великих в истории человечества поэтов — Иоанну Дамаскину.

* * *

Вместо заключения скажу, что модель поведения, о которой здесь шла речь, помогает, как мне кажется, понять отношения между искусством и наукой в ходе смен поколений. Возможно, монахи с Синая и Афона открыли маленькую «систему Менделеева» в области, относящейся не к химии, а к целому комплексу видов человеческой деятельности, к которому принадлежит и литература. Однако на исследование этих сложных отношений потребовалось бы более двадцати лет. Так что вместе с другими вопросами, правильно и неправильно поставленными нашей эпохой, предложим следующему столетию решать и эту задачу.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация