— Ты что, совсем не читала книг? — осторожно спросила Хелен.
— «Письма» Каупера и все в этом роде. Мне дают книги отец или тетушки.
Хелен едва сдержалась от того, чтобы ясно выразить свое отношение к человеку, который вырастил двадцатичетырехлетнюю дочь, не знающую о влечении мужчины к женщине и поэтому пришедшую в ужас от поцелуя. Не исключено, что Рэчел при этом вела себя весьма нелепо.
— Среди твоих знакомых мало мужчин, да? — спросила Хелен.
— Мистер Пеппер, — с иронией сказала Рэчел.
— И никто не делал тебе предложения?
— Никто, — последовал простодушный ответ.
Хелен рассудила, что на основании сказанного ею Рэчел остальное додумает сама и это ей хоть как-то поможет.
— Не стоит пугаться, — начала Хелен. — Это самое естественное из всего, что есть на свете. Мужчины хотят целовать женщин так же, как жениться на них. Плохо, когда нарушается пропорция. Это все равно что обращать внимание на звуки, производимые людьми во время еды, или замечать, как они плюют — одним словом, замечать любую мелочь, действующую на нервы.
Но Рэчел как будто не слышала ее объяснений.
— Скажите, — вдруг спросила она, — а что это за женщины стоят на Пикадилли?
— На Пикадилли? Проститутки, — сказала Хелен.
— Это ужасно, это мерзко! — заявила Рэчел, как будто ее отвращение относилось и к Хелен.
— Да, — сказала Хелен, — но…
— Он мне правда нравился, — тихо и задумчиво, будто сама себе, сказала Рэчел. — Мне хотелось говорить с ним, хотелось узнать о его делах. Женщины в Ланкашире…
Она вспомнила ту беседу, и ей показалось, что в Ричарде было что-то милое, в попытке их дружбы — что-то хорошее, а в расставании — что-то странно-печальное.
Настроение Рэчел явно смягчилось, и Хелен это заметила.
— Видишь ли, — сказала она. — Надо принимать все как есть. Хочешь водить дружбу с мужчинами — будь готова к риску. Лично я, — она не сдержала улыбку, — думаю, что дело того стоит; я не против, чтобы меня целовали; и я, пожалуй, даже очень завидую, что мистер Дэллоуэй тебя поцеловал, а меня — нет. Хотя, — добавила она, — на меня он нагнал порядочную скуку.
Но Рэчел не улыбнулась в ответ и не выбросила всю историю из головы, как хотела бы Хелен. Ум девушки работал быстро, непоследовательно и мучительно. Слова Хелен будто обрушили привычные высокие ограждения, и все оказалось залито новым холодным светом. Посидев какое-то время с остановившимся взглядом, Рэчел выпалила:
— Вот почему мне нельзя гулять одной!
В этом новом свете она впервые увидела свою жизнь как жалкое, прижатое к земле и отгороженное от всего мира создание, которое осторожно ведут между высоких стен, заставляя то свернуть в сторону, то погрузиться в темноту; убогое и уродливое существо — это ее жизнь, единственная, другой не будет… Тысячи слов и действий стали вдруг ей понятны.
— Потому что мужчины — животные! Ненавижу мужчин! — воскликнула она.
— Ты же сказала, что он тебе понравился, — сказала Хелен.
— Понравился, и, когда он меня целовал, мне тоже понравилось, — ответила Рэчел, с таким видом, как будто все это лишь еще больше затрудняло положение.
Потрясение и растерянность Рэчел были настолько искренни, что Хелен была немало удивлена, но не могла придумать иного способа разрешить ситуацию, кроме как с помощью беседы. Она хотела разговорить племянницу и понять, почему этот довольно скучный, благодушный, респектабельный политик произвел на нее такое глубокое впечатление, — ведь считать это естественным для двадцатичетырехлетнего возраста было нельзя.
— А миссис Дэллоуэй тебе тоже понравилась? — спросила она.
При этих словах Рэчел покраснела: она вспомнила все сказанные ею самой глупости, а еще ей пришло в голову, что она весьма дурно поступила с этой замечательной женщиной, ведь миссис Дэллоуэй говорила, что любит мужа.
— Она довольно мила, хотя мозги у нее куриные, — продолжила Хелен. — В жизни не слышала подобной чепухи! Щебечет, щебечет — рыба, греческий алфавит — других не слушает — ворох идиотских теорий, как надо воспитывать детей, — по мне куда лучше беседовать с ним. Он, конечно, надутый, но хоть понимает, что ему говорят.
Незаметно очарование и Ричарда, и Клариссы поблекло. Оказывается, в глазах зрелого человека они были вовсе не такими уж чудесными.
— Трудно понять, каковы люди на самом деле, — сказала Рэчел, и Хелен с удовольствием отметила, что она говорит уже естественнее. — Наверное, я обманулась.
В этом для Хелен не было никаких сомнений, но она сдержалась и громко сказала:
— Иногда надо экспериментировать.
— Все-таки они правда очень милые, — сказала Рэчел. — И очень интересные. — Она постаралась вызвать в памяти представленный Ричардом образ мира как живого организма, в котором трубы — вместо нервов, а дурные дома подобны лишаям на коже. Она вспомнила его слова-монументы — «Единство», «Воображение» — и стайку пузырьков в своей чашке, которые она видела, когда он рассказывал о сестрах, канарейках, детстве и о своем отце, от чего ее маленький мир так восхитительно расширялся.
— Но не все люди одинаково интересны, правда? — спросила миссис Эмброуз.
Рэчел объяснила, что до сих пор многие люди в ее представлении сводились к символам, но когда они начинали говорить с ней, то переставали быть символами и превращались…
— Я могла бы слушать их вечно! — воскликнула она. Затем вскочила, исчезла внизу и через минуту вернулась с толстой красной книгой. — «Кто есть кто», — сказала она, кладя книгу на колени Хелен и начиная листать страницы. — Тут краткие биографии разных людей. Например: «Сэр Роланд Бил; родился в 1852; родители — из Моффатта; учился в Рагби; поступил в инженерные войска; женился в 1878 на дочери Т. Фишвика; в 1884—85 гг. принимал участие в Бечуаналендской экспедиционной кампании (заслуги отмечены). Клубы: „Юнайтед сервис“, Военно-морской и Военный. Увлечения: заядлый игрок в керлинг».
Она села на палубу у ног Хелен и стала дальше переворачивать страницы и читать биографии банкиров, писателей, священнослужителей, моряков, врачей, судей, профессоров, государственных деятелей, издателей, филантропов, торговцев и актрис; кто в какие был записан клубы, где жил, в какие игры играл и сколькими акрами земли владел.
Книга увлекла ее.
Тем временем Хелен вышивала и думала о том, что они сказали друг другу. Вывод она сделала такой: ей очень хочется показать племяннице, если это будет возможно, как надо жить, или — ее словами — как быть разумным человеком. Ей казалось, что возникла досадная путаница между политикой и поцелуями политика, и тут необходима помощь старшего.
— Я совершенно согласна, — сказала Хелен, — что люди интересны, только… — Тут Рэчел, заложив книгу пальцем, подняла голову и вопросительно посмотрела на Хелен. — Только я думаю, надо быть разборчивой, — закончила Хелен. — Обидно сблизиться с людьми, а потом понять, что они… ну, посредственны, как Дэллоуэи.
