У мистера Ривза чуть не вырвалось: «А я бы нисколько не удивился, если они достаточно глупы». Но вместо этого он лишь вяло промямлил:
— Право, не могу сказать.
И чтобы помешать мисс Бэрден задать еще какой-нибудь из ее сногсшибательных вопросов, мистер Ривз поспешил заполнить паузу.
— А кто этот молодой человек по правую руку от хозяйки? — шепотом спросил он.
— Как, неужели вы не знаете? — с наивным возмущением воскликнула Бекки. — Да это же мистер Хиггинс-Рэгг, великий музыкант. Все и торжество-то устроено в его честь. Неужели вы никогда не слышали, как он играет? Это изумительно, великолепно!
— Хм, — изрек мистер Ривз, пораженный до онемения. Мистер Хиггинс-Рэгг был маленький, худенький, но весьма энергичный молодой человек, живо напомнивший мистеру Ривзу шустрого мальчишку рассыльного, которого он вынужден был уволить за мелкое воровство, выражавшееся в присвоении сдачи. — Чудные они какие-то, эти гении! В жизни не подумал бы, глядя на него… А кто этот мужчина, который беседует с моей женой?
— Да это же Носатый Паркер
. Вы должны его знать. Он везде бывает и всех знает. Он и нас всех знает с колыбели. Мамочка обожает его.
— Я не раз слышал про Носатого Паркера, — торжественно заявил мистер Ривз, — но ей-же-ей не думал, что он существует.
И мистер Ривз с великим интересом уставился на мистера Паркера, ибо это была первая из встреченных им знаменитостей, о которой он что-либо когда-либо слыхал.
— Но это же не настоящее его имя, — презрительно заметила Бекки. — Его зовут Гэмэлиел Паркер. А Носатым его прозвали в шутку, потому что у него такой занятный нос и его слишком интересуют чужие дела.
— Вот как, — пробормотал мистер Ривз.
Еще один gaffe.
Мистер Ривз стал с нетерпением дожидаться спокойного получаса за портвейном, когда дамы уйдут к себе. Миссис Ривз сказала ему, что среди гостей есть два крупных профессора, — какие-то ученые, насколько ей известно, и мистеру Ривзу не терпелось послушать этих двух мудрецов. Кто его знает, а вдруг обогатишь свои познания… Указанные мудрецы оказались музыковедами, которых где-то подцепил мистер Хоукснитч, а скорее всего, они сами подцепили его. Так или иначе, приглашены они были для того, чтобы распустить в университетах добрый слух о мистере Хиггинс-Рэгге.
Но мистера Ривза ожидало разочарование. Не успел он наполовину осушить и первую рюмку, как мистер Фэддимен-Фиш, предварительно осчастливив собравшихся двумя-тремя слегка скабрезными эпиграммами, погнал их всех в гостиную пить кофе. В комнате толкалось излишне много народу, ибо несколько кретинов «из соседних поместий» прибыли на чашку кофе и на концерт Хиггинс-Рэгга. Лампы под абажурами струили мягкий свет, и две свечи горели ровным, неярким пламенем, освещая клавиши бекштейновского концертного рояля. Мистер Ривз внимательно огляделся в поисках уголка потемнее: тут было немало людей, с которыми ему вовсе не улыбалось общаться. Он увидел одиноко стоявший стул и направился к нему. Его единственным ближайшим соседом оказалась болгарская графиня, ставшая под бременем пищеварения чрезвычайно похожей на выбеленную, напудренную и надушенную обезьяну. Естественно, что мистер Ривз не обратил внимания на близость болгарской графини…
Не успели подать кофе, как мистер Хоукснитч принял на себя роль церемониймейстера.
— Берти! Берти! — громко и властно возгласил он, перекрывая гул голосов.
Мистер Хиггинс-Рэгг, прекрасно знавший, что за этим последует, поднял на него взор, с отлично сыгранным наивно-вопросительным выражением.
— Да ну же, Берти! — визжал Энси. — Ты должен сыграть нам, право же должен. Все мы приехали сюда спесьяльно, чтобы послушать тебя, и мы с миссис Фэддимен-Фиш будем крайне огорчены, если ты урвешь у нас хотя бы минуту. Это будет такое удовольствие для нас всех.
— Ах, не сейчас, Энси, пожалуйста, — лицемерно взмолился мистер Хиггинс-Рэгг.
— Послушай, Берти! Не будь таким застенчивым, глупым и прочее, — взвизгнул Энси. — Ты же знаешь, что играешь как бог. Не будь девчонкой! Живо иди к роялю и сыграй нам что-нибудь такое завлекательное, смачное.
Мистер Хиггинс-Рэгг с подчеркнутой неохотой лениво поднялся со стула, обернувшись к притихшей компании, сверкнул заученной улыбкой, провел ухоженной рукой с наманикюренными ногтями по тщательно смазанным бриллиантином волосам и, покачивая бедрами, направился к роялю. Он взял наугад несколько аккордов, проиграл первые такты «Лунной сонаты» и перешел к импровизации на тему, которую заранее тщательно отработал.
— Что же вам сыграть? — спросил он, склонив набок голову и томно глядя в потолок: на слушателей всегда производит хорошее впечатление, когда человек играет, не глядя на клавиши. — Хотите Дебюсси? Или Шёнберга? Или что-нибудь этакое допотопное… Сыграть вам Моцарта и Баха?
— Нет, нет! — завизжал Энси, отлично выполняя свою роль. — Их мы можем услышать в любое время. Сыграй нам что-нибудь свое, Берти!
— Так, сразу? — скромно спросил мистер Хиггинс-Рэгг.
— Ну, конечно! Не глупи, Берти. Право же, нельзя быть таким несговорчивым и скромным. Ты никогда ничего не достигнешь, Берти, если не будешь знать себе цену, верно, дорогая? — Последние слова были сказаны специально для миссис Фэддимен-Фиш, чтобы она не думала, будто ее отодвинули на задний план в собственной гостиной.
— Так что же все-таки вам сыграть? — спросил мистер Хиггинс-Рэгг, искусно растягивая ожидание.
— «Боксеров», — взвизгнул Энси. — Я обожаю «Боксеров» — это так немыслимо жестоко и упоительно.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Мистер Ривз, забившись в свой уголок, наивно поднес к губам чашечку с кофе.
Трах!
Мистер Хиггинс-Рэгг опустил руки на клавиши с такою силой, что большой рояль затрясся и застонал. Мистер Ривз вздрогнул от неожиданности и чуть не пролил кофе на свои парадные брюки. А злополучный рояль все грохотал и грохотал, раздирая воздух сверкающими диссонансами и тщательно продуманной какофонией. Бой шел, по-видимому, действительно страшный, хотя мистер Ривз никак не мог уразуметь, что же там происходит. Он видел только, как мистер Хиггинс-Рэгг подскакивал на стуле и отчаянно тряс головой, по мере того как один безрезультатный раунд следовал за другим. Музыка вдруг оборвалась. У мистера Ривза мелькнула надежда, что это конец. Но нет! Десятью мощными ударами по трем диссонирующим нотам в среднем регистре мистер Хиггинс-Рэгг вывел одного участника из игры и стремительно перешел к заключению — восторженным приветствиям толпы.
Приветствия наконец умолкли, сведенные на нет стремительным диминуендо, и после веселого позвякиванья, долженствовавшего означать радость боксера-победителя, окруженного поздравляющими друзьями, наступила тишина. Мистер Ривз сжал голову, стараясь унять звон в перетруженных ушах.
— Дивно!
— Изумительно!
