– И снова вы ошибаетесь, – терпеливо возразила
Настя. – Каждый человек в подобной ситуации полагает, что никто не знает о
его отношениях с любовницей, а на самом деле об этом знают все или почти все,
просто ему об этом не говорят. Есть множество мелких примет, по которым
определяется наличие романтических отношений, а люди далеко не слепцы, уверяю
вас. Так вот, никто из ваших собратьев по телевидению ни разу никаких таких
примет не заметил. И я вынуждена сделать вывод, что вы особо тщательно охраняли
тайну вашего романа. А теперь встаньте на мое место и представьте себе, что вы
раскрываете убийство Андреева и Бондаренко. Все как на ладони, и только у
одного фигуранта есть какая-то тайна. Вас бы это заинтересовало?
– Я не стою на вашем месте, – сухо сказал Уланов. –
И прекрасно чувствую себя на своем. Раскрытием убийства занимаетесь вы, а не я.
Не пытайтесь переложить на меня ваши собственные проблемы.
– Это не мои проблемы, Александр Юрьевич. Это ваши проблемы.
Вы же понимаете, что установить личность этой женщины для нас не представляет
никакой сложности. Привлечем службу наружного наблюдения, походим за вами
два-три дня – и все узнаем. А вот ваше упорное нежелание ее назвать меня
настораживает. И я начинаю думать, что с именем этой дамы связано что-то касающееся
убийства ваших коллег. Попробуйте меня разубедить.
– Но это полная чушь! – возмутился он. – Как вам
такое в голову пришло?
– Пришло, как видите. И не уйдет оттуда, пока вы молчите.
Она собралась уже произнести следующую фразу, как зазвенел
телефон. Это был Гордеев.
– Настасья, ты одна?
– Нет.
– Выйти не можешь?
– Не хотелось бы.
– Но к тебе можно зайти?
– Конечно.
– Сейчас Игорь зайдет с таблицей, туда надо вписать две
цифры. Это срочно, начальство ждет документ. Сделаешь?
– Конечно, – коротко повторила она. – Пусть
заходит.
Пока она разговаривала, Уланов расслабился. Он до такой
степени не чувствовал опасности, что даже не прислушивался к тому, что она
говорила по телефону. Может быть, он и вправду не имеет к убийству никакого
отношения? Уж очень он благодушен. Настю не обманул его холодный сухой тон, это
была обычная манера вести себя, присущая людям высокомерным, которые априори
считают окружающих значительно глупее себя. Это высокомерие не было проявлением
враждебности, Уланов действительно не чувствовал опасности, не нервничал и не
напрягался. Кажется, она напрасно тратит время с ним. Впрочем, есть ведь
поручение следователя, и надо узнать поименно всех тех, с кого Андреев вымогал
деньги, чтобы очертить круг подозреваемых.
Лесников появился спустя несколько секунд после того, как
она положила трубку. Уланов со спокойной улыбкой оглянулся на вошедшего.
* * *
Я увидел его и остолбенел. Хорошо, что я в этот момент сидел
на стуле, а не стоял. Наверняка упал бы. Что здесь делает этот тип? Наверное,
его тоже вызвали на допрос. У меня пытаются выведать имя моей несуществующей
будущей жены, и вполне логично, что так же пристально изучают личную жизнь
Вики. Вот и до ее хахаля добрались.
Это была первая моя мысль, когда я увидел в дверном проеме
стройную фигуру этот лощеного красавчика. Но вторая мысль совершенно завела
меня в тупик.
Я ничего не понимал. Почему он протягивает Каменской
какие-то бумаги? Она открыла сейф, достала папку, полистала ее, положила на
стол, прижимая ноготь к строчке, вписала в принесенный документ шестизначное
число. Потом снова полистала папку, вписала еще одну цифру. Красавчик
поблагодарил и вышел из комнаты. Неужели я ошибался и Викин любовник вовсе не
провинциальный искатель богатеньких столичных штучек, а работник МУРа? Впрочем,
кто сказал, что в МУРе не работают провинциалы, желающие получше устроиться?
Это объяснение меня не удовлетворило. Я хотел ясности.
Неужели Вика могла иметь любовника-милиционера и связаться с наемным убийцей?
Это же верх неосторожности. Она никогда бы так не поступила. А если
милиционер-любовник в курсе? Значит, он не милиционер, а оборотень,
безнравственное существо, которое не имеет права здесь работать. Господи, да
мне-то какое дело? Пусть живут как хотят и сами борются со своими врагами. И
все-таки я не удержался.
– Кто это? – спросил я у Каменской. – Наш
сотрудник. А что, вы его знаете?
– Нет. То есть… Мне кажется, у него роман с моей женой. С
бывшей женой, – тут же поправился я.
– Этого не может быть, – спокойно сказала она. – У
него прекрасная семья, и он очень привязан к своей жене. Вы ошибаетесь,
Александр Юрьевич.
– Да нет, – усмехнулся я, – на этот раз не
ошибаюсь. Я совершенно точно знаю, что он завел шашни с Викторией.
Я говорил какие-то глупости, даже не слыша самого себя,
потому что судорожно пытался сопоставить одно с другим. Он женат? Тогда зачем
ему Викина квартира и Викины деньги? Что он будет с ними делать? Покупать
модную одежду? Он не сможет объяснить жене ее происхождение, а значит, не
сможет носить. Автомобиль он тоже не купит, потому что об этом сразу же станет
известно налоговой инспекции и ему придется объяснять, откуда у него такие
деньги. И отношения с Викой моментально выплывут наружу. Скорее всего он
собирается разводиться и увольняться из милиции. Тогда это хоть как-то можно
объяснить.
– Игорь встречался с Викторией Андреевной один-единственный
раз, – сказала Каменская. – Он опрашивал ее, выясняя подробности о
вас лично и о вашей работе, а также об Андрееве и Бондаренко. Разве она вам не
рассказывала?
– Нет, – растерянно ответил я. – Когда это было?
– Сейчас скажу точно.
Она снова открыла сейф, достала другую папку и вытащила из
нее листок. Назвала дату и место встречи. То самое место, где мы с Викой так
любили пить кофе и где я впервые увидел ее с любовником. Якобы с любовником. Что
ж, значит, настоящего любовника я еще не видел. Любопытно было бы взглянуть,
ради чьих роскошных гениталий принесены такие жертвы.
– Александр Юрьевич, вернемся к нашим делам. Мне нужен
точный перечень тех людей, за передачи с участием которых Андреев брал деньги.
Я оторопел. Откуда она узнала? Глупо делать вид, что не
понимаешь, о чем она говорит. Раз говорит, значит, уже знает.
– Это трудно, – уклончиво ответил я. – Виктор
никогда этого не говорил нам. Просто один раз в месяц раскладывал деньги по конвертам
и раздавал нам. Мы не спрашивали его, чьи это деньги, потому что он все равно
не сказал бы.
По ее лицу я видел, что она мне не верит. Ну и пусть не
верит. Она все равно не докажет, что я лгу. Конечно, я знал, за кого конкретно
получены деньги. Но признаться в этом было для меня равносильно признанию в
прямом соучастии. Почему-то мне казалось, что выглядеть неосведомленным в
данном случае лучше.
