– Не знаю. Стасов сейчас это выясняет. При такой ситуации я
должна была бы, по идее, или руки на себя наложить, или начать пить, или уйти в
монастырь. Но я же настоящая русская баба, меня голыми руками не возьмешь.
Поплакала я, поплакала, а потом поняла, что надо делать, и села за компьютер. И
все как рукой сняло.
– Господи, да чем же ты так насолила журналистам, что они на
тебя накинулись?
– Понятия не имею. Вроде мы с ними не ссорились. Правда, к
их чести должна сказать, не все считают меня полной идиоткой. Нашелся один
такой, который предлагал мне опубликовать материал, в котором восстановил бы
мою поруганную репутацию и реабилитировал бы мое честное имя.
– Ну и?..
– И ничего. Я отказалась. Надеюсь, уж тебе-то не надо
объяснять, почему.
– Не надо, я понимаю. Ты думаешь, он действительно тебе
сочувствовал? Или подозреваешь, что это обычные газетные игрища: вы пишете так,
а мы напишем эдак, вы с нами конкурируете, а мы выскажем противоположную точку
зрения. Нет?
– Да бог его знает, Настюшка. Все может быть. Но вообще-то
этот журналист симпатичный дядька, очень доброжелательный, умеет сочувствовать,
сопереживать. И глаза у него добрые.
– Ага, – тихонько пробормотала Настя, – глаза
добрые, а череп лысый.
Она сказала это совсем тихо, просто мысли вслух. Вспомнила
виденную утром фотографию мужа Лутовой. И не поняла, почему Татьяна вдруг так
напряглась. Глаза ее сузились, губы сжались.
– Откуда ты знаешь? – спросила она жестко.
– Что знаю?
– Что череп лысый.
– Ничего я не знаю. Ты о чем?
– А ты?
– Я сегодня встречалась, между прочим, с гражданкой Лутовой.
С той самой, которая ходила на колдовские сеансы к твоей убиенной Инессе. У
меня с Улановым возникли сложности, и я решила побеседовать с его знакомой в
надежде выяснить какие-нибудь пикантные подробности, на которых его можно
зацепить в разговоре. Оказалось, что Лутова с ним вообще незнакома и Уланов
приходил в гости не к ней, а к ее бывшему мужу. Они же продолжают жить вместе.
– Да, я помню, – кивнула Татьяна. – Продолжай.
Голос ее был сухим и холодным, и в этот момент она
показалась Насте такой чужой, что даже неприятно стало.
– Тань, расслабься, ты не на работе, – сказала она.
Татьяна глубоко вздохнула, зажмурилась и потрясла головой.
Лицо ее расслабилось, губы дрогнули в улыбке.
– Извини, Настюша. Рефлекс сработал, как у охотничьей
собаки. Рассказывай дальше.
– А дальше ничего и не было. Валентина Петровна жаловалась
мне на жизнь и на то, что не может избавиться от эмоциональной зависимости от
мужа. Одним словом, все то же самое, что было в записях Инессы и что ты мне
пересказывала. Даже, говорит, фотографию его выбросить не могу, так и ношу с
собой в сумочке. И показала мне фотографию этого грандиозного Лутова, который
ею помыкает и всячески ее унижает. Ты знаешь, он действительно чертовски
обаятелен. Причем это обаяние не самца, а именно человека, личности. Оно
действует одинаково и на мужчин, и на женщин. Ему хочется верить, за ним
хочется пойти на край света. Хочется вести себя так, чтобы заслужить его
одобрение. Представляешь, каков он в жизни, если даже черно-белая фотография
производит такое впечатление?
– Кажется, представляю, – задумчиво сказала
Татьяна. – И что, у него череп лысый?
– Абсолютно. Как бильярдный шар.
– А кто он по профессии?
– Лутова говорит, что он актер второго плана, но какое-то
время назад ушел со сцены. Чем муж занимается сейчас, она не знает.
– Прелестно. По-моему, ты измаялась без сигарет. Закури, не
мучайся.
– Не надо, Таня, я потерплю, – смущенно ответила
Настя. – При тебе не буду.
– А мы выйдем в лоджию, на улице совсем тепло. Пойдем,
Настюшка, пойдем, ты закуришь, а я тебе кое-что интересное расскажу.
Татьяна сделала выразительный жест в сторону кухни, и Настя
поняла, что она не хочет, чтобы их разговор слышала Ира. Двери-то между кухней
и гостиной не было. А Ирина, пережив пятиминутное огорчение, уже давно вышла из
своей комнаты и снова принялась хлопотать у плиты.
Они вышли на большую застекленную лоджию, где стояли три
стула и небольшой овальный плетеный столик. Татьяна отдернула жалюзи и
распахнула створку окна.
– Можешь спокойно курить, пепельница на подоконнике. Для
начала сообщу тебе, что тот самый добрый журналист имеет абсолютно лысый череп.
И если быть объективной, то нужно признать, что он чертовски обаятелен. Так и
хочется ему верить. Жаль только, имени я его не знаю. Специально не спрашивала,
чтобы не углублять знакомство. Хотела побыстрее от него отделаться. Но одну
любопытную вещь он мне успел сказать.
– Какую?
– Он мне предлагал совершенно другую жизнь, в которой меня
не будут обижать и унижать… И так далее. Знаешь, я сразу как-то не вникла в
ситуацию, мне, честно говоря, не до него было. Мысли вокруг другого крутились.
А сейчас я сообразила. В первую нашу с ним встречу он мне принес все эти
публикации, в которых меня поливали грязью, и предложил ответить на них. А
сегодня утром он напирал на то, что в этой другой жизни я не буду чувствовать
себя обманутой и покинутой. Понимаешь? Обманутой и покинутой. Какое отношение
это имеет к тем публикациям? Никакого. И теперь я понимаю, что он все знал.
– Господи, да что он знал? – в нетерпении спросила
Настя, судорожно стряхивая пепел. – Говори толком.
– Он знал, что Ира собирается замуж и скоро нас покинет. Он
знал, что у меня и Стасова сейчас трудный период, Лиля нервничает в преддверии
появления маленького ребенка, который отнимет у нее отцовскую любовь, и Стасов
собирается ехать с ней на юг. Более того, с ними вместе поедет и Маргарита,
потому что об этом просит Лиля, а своей любимой дочери Стасов отказать не
может. И еще более того, поступила информация о том, что Стасов не проводит все
вечера с плачущей Лилей, а ходит по ресторанам в обществе Маргариты, одной из
первых красавиц в мире российского кино. Согласись, ситуация для меня не из
самых простых. И журналист все это знал. Вопрос: откуда?
– Подожди, Таня, я ничего не понимаю. Насчет Лили – это
правда?
– Правда. А чему ты удивляешься? Это совершенно естественная
реакция ребенка, двое из каждых трех детей относятся к появлению братьев и
сестер именно таким образом. К этому надо быть готовым, особенно когда дети
появляются в разных браках.
– А насчет Стасова и Маргариты?
– А вот это вранье. Причем состряпанное достаточно ловко. То
есть настолько ловко, что оно прошло бы без сучка и без задоринки, если бы у
меня был другой характер. Есть люди, которые годами мучаются подозрениями,
терзаются, сходят с ума, но никогда не спрашивают напрямую. Хуже всего, что
такие люди готовы верить первому встречному, который доносит до них
отрицательную информацию. И не готовы верить тому, кого, собственно, эта
информация порочит. К счастью, у меня другой характер. Я вообще никогда ничему
не верю, я все выясняю и подпираю доказательственной базой. Наверное, это
профессиональная деформация. Поэтому я не стала долго страдать, а просто
спросила у Стасова, был ли он в указанном месте в указанное время с указанной
спутницей. И мы очень быстро выяснили, что это ложь. Кто-то хочет нас
поссорить.
