– Зачем тебе моя протекция? Они нормальные ребята, не
кусаются.
– Ну конечно, а то я не знаю, – фыркнула Настя. –
Мы все нормальные, пока нам вопросов не задают. А как до дела доходит, так
сразу начинаются проблемы с памятью. Димуля, съезди к ним вместе со мной, а?
– А что мне за это будет? – лукаво прищурился Дмитрий.
– Что попросишь, – неосмотрительно пообещала она.
– И попрошу. Дашь?
– Димка! Мы же договорились.
– Ты сама сказала: что попросишь. Я и попросил. А что,
нельзя?
– Прекрати, – сказала она сердито. – Это не
обсуждается.
– Почему? Давай обсудим. Нам было очень хорошо, я это
отчетливо помню. Не понимаю твоего упрямства.
Настя вздохнула, сделала очередной глоток кофе, вытащила
сигареты. Она не очень хорошо представляла, как правильно вести себя в такой
ситуации. Мужчины никогда не домогались ее, и в запасе не оказалось
выработанных и оправдавших себя приемов вежливого и не оскорбительного отказа.
– Дима, зачем тебе это нужно? Внесешь в реестр и поздравишь
себя с очередной партнершей? Никогда не поверю, что ты искренне этого хочешь.
Он внимательно посмотрел на нее, потом улыбнулся.
– Ты очень красивая.
– С ума сошел! Да на меня без слез не взглянешь. Ни кожи, ни
рожи. Не валяй дурака.
– Глупая. Кому нужна твоя рожа вместе с кожей? Я же помню,
какие у тебя ноги, да и все остальное – высший класс. Я вижу, ты по-прежнему
все свои достоинства успешно прячешь, ходишь в джинсах и свободных свитерах.
Кого другого ты этим, может, и обманешь, но не меня. Я-то тебя видел.
– Ну и что из этого? Ты хочешь уложить меня в постель,
потому что у меня ноги красивые?
– И грудь тоже. И вообще ты замечательная любовница. Поэтому,
что бы ты ни говорила, я буду предпринимать все новые и новые попытки, пока не
добьюсь своего. Предупреждаю честно, чтобы потом ты не ныла. Да не смотри ты на
меня с таким ужасом! Я пошутил. Если ты хочешь, чтобы мы закрыли тему – так
тому и быть.
– Меня от твоих шуток в дрожь бросает, – пробормотала
Настя.
– Не в дрожь, а в краску, – уточнил он. – Не
сердись, Настюха, это у меня юмор такой. И манеры плохие. Просто если женщина
мне нравится, я никогда этого не скрываю. Ты хочешь ехать прямо сейчас?
– Да, если ты можешь.
Она была благодарна Захарову за резкую смену темы. Не умеет
она поддерживать такие скользкие разговоры. Нет, не совсем так… Если бы она
сейчас играла, притворялась роковой женщиной, предварительно одевшись
соответствующим образом и сделав тщательный макияж, то вполне могла бы провести
беседу на высоком, как говорится, уровне, быстро найти изящные и не обидные
ответы и даже заставить собеседника смутиться. Но тогда это была бы уже не она,
а та женщина, которую она изображает. А сама она, Настя Каменская, совершенно
не привыкла к тому, что мужчины проявляют к ней интерес. Ну в самом деле, какой
может быть интерес у нормального мужика к бесполому существу в бесформенном
свитере, джинсах и кроссовках, с бесцветными бровями и ресницами, бледным лицом
и бескровными губами. От отсутствия мужского интереса к себе она не страдала,
ибо внимание это было ей не нужно. Просто не интересно. У нее был Лешка,
сначала верный друг-одноклассник, потом такой же верный друг-любовник, а в
последние два года – не менее верный муж. У нее в юности были романы, и даже
страстные, которые Лешка мужественно переживал втихомолку, но романы эти не
были для Насти тем главным, что полностью захватывает ум и сердце и подчиняет
себе всю ее жизнь. Самым интересным для нее были логические задачи, которые она
с упоением решала. Каждое новое преступление – новая задача, и работа над ней –
радость, и найденное наконец верное решение – счастье. А все остальное казалось
ей второстепенным и не таким уж важным. Ведь если вспомнить тот эпизод с Димкой
Захаровым, то он имел место только потому, что она решила очередную задачу.
Полночи крутилась на диване, перекладывала плитки мозаики то так, то эдак, и
когда вдруг нашла единственно правильный расклад, при котором из этих плиток
сложилась ясная и точная картинка, для нее это была такая радость, что она не
смогла удержаться и помчалась в соседнюю комнату, где спал Дима, чтобы
разбудить его и поделиться открытием. Она была счастлива в этот момент и от
радости совершила глупость, не подумавши: позволила ему сделать то, на что он
перед этим весь вечер прозрачно намекал. Как давно это было… Летом девяносто
второго, когда она выманивала на себя наемного киллера Галла, убившего
сотрудника милиции. Они с Захаровым тогда изображали супружескую пару и должны
были какое-то время ночевать в одной квартире.
«Забавно, – с улыбкой подумала Настя, поднимаясь из-за
столика и застегивая куртку, – похоже, Захаров – единственный мужчина,
который видит во мне женщину и именно поэтому меня хочет, если не придуривается,
конечно. Все остальные, которых было, честно говоря, совсем немного,
реагировали на ясный ум и спокойный характер, а вовсе не на внешность, которой
я никогда не могла похвастаться».
Машина у Дмитрия была хорошая, дорогая. Настя вспомнила, что
пять лет назад он ездил на «Жигулях». Даже номер вспомнила.
– А что, охранная деятельность приносит неплохой
доход, – прокомментировала она. – Твой транспорт стал существенно
дороже.
– Так и я стал лучше, – тут же отозвался
Захаров. – Старше, умнее и опытнее. Во всех отношениях.
– Димка!
– Что ты, что ты, – замахал он руками, – я ничего
такого в виду не имел, только навыки профессиональной деятельности, которые
усовершенствовались и потому стали оплачиваться гораздо лучше. А ты уж готова
подумать Бог знает что.
Он засмеялся и слегка обнял Настю, быстро проведя рукой по
ее спине и талии.
– Что бы ты ни говорила, все-таки ты чертовски хороша,
Каменская. И если бы не слово джентльмена, которое я, как дурак, тебе дал, я бы
изнасиловал тебя прямо в машине.
– Но ты его дал, – напомнила Настя, осторожно
высвобождаясь и отступая на шаг.
– Я ж говорю – дурак. Садись, поехали.
* * *
Ну вот, наконец-то я увидел того, ради кого моя жена решила
спасти наше совместно нажитое имущество от раздела. Этого мужика можно было бы
считать достойным соперником, если бы не одно «но». Он готов взять Вику вместе
с деньгами, половина из которых принадлежит мне. То есть моральной
чистоплотностью он, вероятно, не страдает. И Вика не может этого не понимать,
она никогда не была дурой, напротив, сколько я ее знал, моя жена очень трепетно
относилась к подобным вещам. Достаточно вспомнить, с каким мужеством и
достоинством она терпела выходки моей матушки. Я, бывало, срывался, орал на
мать, но Вика каждый раз меня одергивала и корила. «Она больной человек,
Саша, – говорила жена, – ты должен это понимать и быть терпимым. В
конце концов, это твоя мать, она тебя любит, и этого достаточно. А меня любить
она вовсе не обязана, я ей чужой человек, и ты не имеешь права требовать от
нее, чтобы она хорошо ко мне относилась». Вика, Вика… Ты всегда была такой
доброй, разумной, такой чудесной, и я так тебя любил. Что же произошло? Почему
ты хочешь забрать себе все, с таким трудом добытое и нажитое, и бросить к ногам
этого роскошного красавца?
