Краска бросилась ей в лицо. Двадцать два года. Они вместе
уже двадцать два года, с пятнадцати лет, с девятого класса, а в этом году им
исполнится по тридцать семь. Вернее, Лешке уже исполнилось, у нее самой день
рождения через два месяца. За двадцать два года Чистяков научился читать ее
мысли абсолютно безошибочно. Зачем она его обижает? Ведь Лешка ни в чем не
виноват. И никто не виноват, кроме нее самой.
– Леша… – начала она, понимая, что нужно немедленно найти
какие-то слова, чтобы снять напряжение.
– Спать, Ася, спать. Поговорим через неделю, – сказал
Чистяков устало.
Только сейчас Настя заметила, какое измученное у него лицо.
Он терзается подозрениями и неизвестностью уже столько дней, пытается выяснить,
что произошло, а она отмахивается, уходит от объяснений, молчит, а если и
говорит что-то, то это необязательные, общие фразы, которые не могут ни
успокоить подозрения, ни умерить тревогу, ни смягчить душевную боль.
Но все это было вчера. Она легла спать с тяжелым сердцем,
чувствуя вину перед мужем, но не смогла перебороть себя и объяснить ему
наконец, что произошло за то время, пока его не было. Не смогла, и все тут. А
утром встала с твердой решимостью заняться вплотную Александром Юрьевичем
Улановым и теми людьми, которых приглашали в передачу «Лицо без грима». Поэтому
завершив визит к психоаналитику Готовчицу, она села в пригородную электричку и
отправилась к кинопродюсеру, которому не повезло первым оказаться в прямом
эфире с непредсказуемым Улановым.
Глава 5
Кинопродюсер по фамилии Дорогань жил в Подмосковье, по
странному стечению обстоятельств как раз в том городе, где проходила
конференция, на которой целую неделю собирался присутствовать профессор
Чистяков. Настя пожалела, что не спланировала визит к нему на первую половину
дня: можно было бы напроситься к Лешке в машину, все равно ведь зарубежное
математическое светило сюда везти. Но адрес и телефон продюсера ей дали только
в середине дня, когда она уходила от Готовчица. Поэтому добираться пришлось на
электричке, потом ехать на автобусе.
Дорогань в жизни мало напоминал того потеющего растерянного
человека, каким он предстал на экране телевизора. Это был веселый толстый
дядька с густыми курчавыми волосами и рокочущим басом, который ни секунды не
мог усидеть на одном месте и постоянно носился по огромной комнате взад-вперед,
как механический веник. Энергия била из него ключом, как, впрочем, и забавные
прибаутки, которыми он перемежал свою речь.
К Настиному приходу он был готов, сам же назначил ей время и
объяснил, как добраться.
– Догадываюсь, по какому поводу вы пожаловали, –
радостно заявил он, едва открыв дверь. – Проходите, снимайте курточку…
Помните этот блестящий фильм? «Адъютант его превосходительства».
– А в Дарницу я больше не пойду, ни в курточке, ни без
курточки, – улыбаясь, процитировала в ответ Настя, которая тоже любила
этот фильм.
– О, я вижу, вы знаете киноклассику. Тем лучше, –
обрадовался Дорогань. – Сюда, пожалуйста, проходите, сейчас мы с вами
кофейку выпьем. Или вы предпочитаете что-нибудь покрепче?
– Нет, кофе – это было бы замечательно.
– Отлично, отлично, я почему-то так и думал, что вы пьете
именно кофе. Много кофе. Я угадал?
– Угадали, – удивленно ответила она. – А еще что-нибудь
угадайте.
– Анастасия Павловна, я не волшебник…
– Вы только учитесь? – подала Настя реплику из
«Золушки».
– Ага. Я – кинопродюсер, сделавший два десятка детективов.
Вам это о чем-нибудь говорит?
– Только о том, что о сыщиках вы знаете все.
– Правильно. Когда-то в прошлом я был кинодраматургом и сам,
вот этой самой головой, – он картинно схватился за волосы и стал тянуть
кудри в разные стороны, – придумывал образы доблестных стражей порядка.
Они у меня все поголовно пили много кофе и не выпускали сигарету изо рта.
Правда, среди моих героев никогда не было женщин.
Дорогань усадил Настю в просторной гостиной и отправился на
кухню варить кофе, не прерывая своего монолога. Справедливости ради надо
заметить, что голос при этом ему повышать почти не приходилось, поскольку двери
между гостиной и кухней не было, пространство через широкий арочный проем
плавно перетекало из одного помещения в другое.
– Так вот, мне всегда говорили, что мои сыщики в разных
фильмах похожи друг на друга, как родные братья, а я отвечал, что именно так
вижу. Знаете эту присказку из мира творческой интеллигенции? «Я так вижу!» И
спорить с этим бесполезно. Потом-то, когда я перестал писать сценарии и занялся
производством фильмов, мне пришлось сталкиваться с работниками милиции куда
чаще, чем раньше, и я увидел, что далеко не все пьют кофе, некоторые его вообще
терпеть не могут, и некурящих среди них почти половина, но все равно держался
обеими руками за придуманный когда-то образ. Не поверите, но я радуюсь, как
ребенок, когда вижу сыщика, похожего на того, которого я когда-то придумал. Ну
сделайте мне приятное, скажите, что вы курите, и я буду совершенно счастлив.
– Скажу, – громко ответила Настя, – если
пепельницу дадите. Дорогань высунулся из кухни и театрально взмахнул рукой.
– Я вас совсем не знаю, но я вас уже обожаю. Пепельницы
стоят на подоконнике, берите любую. Кофе сейчас будет.
Через несколько минут он принес в комнату поднос с туркой и
двумя маленькими керамическими чашечками.
– Прошу вас. Так о чем мы будем говорить, Анастасия
Павловна?
– Вы же сказали, что догадываетесь, по какому поводу я к вам
пришла.
Настя осторожно налила себе кофе, боясь капнуть на гладкую
поверхность деревянного столика. С наливанием жидкостей у нее всегда были
проблемы, и в гостях она панически боялась испортить чужую мебель или испачкать
скатерть.
– А я пытаюсь усилить драматургию сцены. Вот мы с вами
сейчас начнем препираться, выясняя, о чем я догадывался и что имели в виду вы,
будем ставить друг другу психологические ловушки – все по законам жанра. Иначе
получается пресно и скучно.
Она с любопытством взглянула на продюсера. Дорогань ей
неожиданно понравился своей открытостью и непосредственностью, хотя обычно
ребячливые взрослые люди ее раздражали.
– Нет, Всеволод Семенович, драматургию сцены мы с вами
выстраивать не будем. Я хочу, чтобы вы рассказали мне об Уланове.
– А что, вы его подозреваете в убийстве?
На лице продюсера было написано такое неподдельное
изумление, что Настя не выдержала и рассмеялась.
– В каком убийстве?
– В убийстве его сотрудников. У него же погибли два
сотрудника, директор программы и, кажется, корреспондент. По телевизору
сообщали, я слышал.
– А разве вы можете что-нибудь рассказать по этому поводу?
