– Я вынужден. Поверьте мне, я по натуре человек мягкий и
незлобивый. Но я не имею права позволять себя шантажировать.
– Кто же вас шантажирует? Эта дама?
– Все!
Он вскочил с кресла и принялся расхаживать из угла в угол,
оживленно жестикулируя.
– Эта девочка считает, что если три года назад я по пьянке с
ней переспал, то теперь она имеет право врываться ко мне в квартиру и требовать
отчета. Заметьте себе, речь не идет о каких бы то ни было отношениях между
нами, тот эпизод был случайным и для меня, и для нее и больше не повторялся. У
нее за три года в постели перебывала чертова уйма мужиков, но она тем не менее
полагает, что может рассчитывать на мою благосклонность при подборе актеров для
нового фильма. Вы думаете, она одна такая? Я не хочу сказать, что злоупотребляю
случайными связями, но ведь и мужики начинают чувствовать себя вправе
претендовать на что-то после совместно выпитой рюмки или после парной.
– Все равно это жестоко, – сказала Настя. – Почему
вы не объяснили ей, что у вас в гостях не конкурентка Целяева, а сотрудник
милиции? Она бы сразу успокоилась. А теперь переживать будет.
– Вот!
Дорогань на секунду остановился и вперил в нее вытянутый
указательный палец.
– Вот это я и называю шантажом. Актрисуля позволяет себе
врываться в мой дом без приглашения и требовать от меня отчета, а я в ответ
вынужден оправдываться. Нет, нет и нет! Если она что-то там в своей глупой
голове придумала, то это ее проблемы, исключительно ее, и я никогда не позволю
сделать эти проблемы моими. Я принимаю в своем доме кого считаю нужным, и никто
не вправе мне указывать. Позволить им хотя бы один раз – и конец! Я уже никогда
не отобьюсь, я буду вынужден всю оставшуюся жизнь объясняться с друзьями и
приятелями, почему я взял этого режиссера, а не другого, этого сценариста, этого
актера. А я не могу и не хочу ничего объяснять и ни перед кем оправдываться. Я
– производитель, вы понимаете? Мое дело – сделать кино, прокат которого
позволит вернуть вложенные деньги и получить хоть какую-то прибыль. И только я
знаю, кого на эту работу приглашать, чтобы вернуть затраты. Только я, а вовсе
не те актеры, которые хотят сниматься. Представьте себе директора
металлургического комбината, к которому приходит приятель и говорит: давай
будем лить металл из моей руды, ну и что, что она некачественная и не
соответствует стандартам, ну и что, что этот металл у тебя потом никто не
купит, ну и что, что станки, сделанные из этого металла, через неделю
развалятся, да наплевать на все это, мы же с тобой столько водки выпили вместе,
столько девок перетрахали, так купи у меня руду, а то мне рабочим зарплату
платить нечем. И я точно в таком же положении. Никто и никогда не будет мне
указывать, как и с кем делать кино.
Он замолчал, выдержал паузу и расхохотался. Лицо его снова
стало мягким и веселым.
– Каков я, а? Фантомас разбушевался.
– Ну, в данном случае правильнее было бы сказать: Фантомас
против Скотленд-Ярда, поскольку я все-таки из милиции.
– О! Умница! Я сразу почувствовал в вас киношную душу. Ну
все, я выпустил пар, можно заняться делом. На чем мы остановились?
– На том, что передача вам не понравилась и вы не поняли,
зачем нужна была работа корреспондента.
– Да-да, именно так. Собственно говоря, больше мне и
рассказать-то нечего. На этой пронзительной ноте мое общение с «Лицом без
грима» закончилось.
– А Уланов? Я хотела бы услышать о нем подробнее.
– Уланов…
Дорогань перестал бегать и снова плюхнулся в кресло напротив
Насти.
– Он мне показался чужим, если вы понимаете, что я имею в
виду.
– Не понимаю, – честно призналась Настя.
– Бондаренко мне сто раз повторяла во время наших двух
встреч, чтобы я не волновался, у них в программе ведущий очень доброжелательный
и приятный во всех отношениях человек, он никогда не поставит гостя в неловкое
положение, он, дескать, любит своих гостей, и причин для беспокойства у меня
никаких нет. А что я увидел?
Он взял драматическую паузу и выжидательно взглянул на
Настю.
– И что же?
– Я увидел человека, который не только не любит своих
гостей, он не любит вообще никого и ничего. Ему все, извините, до одного места.
Я хочу сказать: до лампочки. И передача, которую он ведет, и гость, которого
они пригласили. Ему смертельно скучно и уже ничего не нужно. Более того, он
оказался еще и плохо воспитан. Сразу после эфира он встал и вышел из студии,
даже не попрощался. Такое впечатление, что это я напросился к нему в программу,
и он мне сделал большое одолжение, дав возможность вякнуть пару слов в прямом
эфире. Оно мне надо? У меня мало другой головной боли?
– Вы были сильно расстроены?
– Да как вам сказать? И да, и нет. Я уже сказал, что главная
моя цель была достигнута, информация о новой картине прозвучала, и прозвучала
неоднократно. А то, что меня публично унизили и растерли, как плевок по
асфальту, так уверяю вас, мне к этому не привыкать. Я на это дело жутко
тренированный. Всю жизнь только и делаю, что унижаюсь. При советской власти
унижался перед Госкино и руководством «Мосфильма», чтобы взяли в работу мой
сценарий. Теперь, при недоразвитом капитализме, унижаюсь перед спонсорами,
прогибаюсь, заискиваю, убеждая их, что фильм, который я хочу сделать, получится
очень хорошим и они смогут вернуть свои деньги. Мне, Анастасия Павловна,
унизиться не жалко и не стыдно, если я знаю, что от этого будет польза. Так что
в этом смысле у меня претензий к программе нет.
– И все-таки что-то вас задело.
– Да. Меня задело то, что я ничего не понял. Почему Уланов
вытащил меня на прямой эфир, если передача не была готова? Зачем он размазывал
меня по стенке, когда Оксана уверяла, что он ведет себя вполне корректно и доброжелательно?
Она меня обманула? Опять же вопрос: зачем?
Настя поняла, что зря потратила время на кинопродюсера.
Она-то думала, что он встречался с Улановым хотя бы два раза и сможет
рассказать о том, каким он был до несчастья, происшедшего с его коллегами, и
каким стал после него. Оказалось, что образа «в динамике» не получилось,
встреча с Улановым была единственной, и Дорогань рассказал ей все то же самое,
что она и без того видела собственными глазами.
– Спасибо, Всеволод Семенович.
Она собралась уходить, однако Дорогань жестом попросил ее не
вставать.
– А теперь, Анастасия Павловна, открою вам маленький секрет.
Вы позволите?
– Позволю, – кивнула Настя, открывая пачку и доставая
новую сигарету.
Ей не хотелось уходить отсюда. Против обыкновения ей было хорошо
в этой просторной, не очень тщательно убранной, но удивительно уютной гостиной,
хотя она всегда чувствовала себя хорошо и спокойно только в двух помещениях: в
собственной квартире и в своем кабинетике на Петровке. И даже громогласный
суетливый хозяин квартиры ее не раздражал, а ведь она обычно моментально
уставала от громких звуков и совершенно не переносила мельтешащих перед глазами
людей. И все-таки ей здесь нравилось.
