Отчеты о ходе раскрытия преступления заслушивались
ежедневно, потому и возможности отлынивать не было. Как следствие этого – сбор
данных велся интенсивно, папка с материалами разбухала на глазах, но, как
говорится, чем дальше в лес, тем… сами знаете. Каждый день появлялись все новые
и новые кандидаты в убийцы.
Во-первых, Юлия Николаевна возглавляла в парламенте
небольшую, но очень активную и влиятельную группировку, изо всех сил боровшуюся
с лоббированием того варианта налогового кодекса, который поддерживали
депутаты, имевшие за спиной крупные финансовые структуры, в том числе и
криминальные. Готовчиц категорически возражала против предоставления целого
ряда налоговых льгот и привилегий, доказывая с фактами в руках, что до
нынешнего времени такие льготы использовались исключительно в целях личной
наживы и обмана государства и нет никаких оснований полагать, что в дальнейшем
ситуация изменится. Соратники Юлии Николаевны по парламентской деятельности
рассказывали Короткову, что ее несколько раз пытались купить и систематически
запугивали. Назвать конкретных лиц, предлагавших деньги, они не смогли: все
такого рода предложения были анонимными и завуалированными. Что же касается
угроз, то они имели вполне вещественное оформление в виде подметных писем,
которые Готовчиц показывала коллегам и тут же рвала на мелкие кусочки у них на
глазах, дабы продемонстрировать свое пренебрежение и бесстрашие.
Во-вторых, Игорь Лесников, занимавшийся изучением
журналистской деятельности Юлии Николаевны, составил список из двадцати шести
публикаций, в которых Готовчиц довольно-таки нахально задевала людей весьма
могущественных и известных. И не просто задевала, а открыто обвиняла в
махинациях и злоупотреблениях. За десять лет работы в газете она снискала себе
прочную репутацию бесстрашного правдоискателя, что, собственно, и сделало
возможным избрание ее депутатом. Народ знал ее имя и уважал отчаянную журналистку.
Тщательное изучение бумаг, изъятых из квартиры покойной,
никакой ясности не внесло. Поскольку после избрания депутатом Юлия Николаевна
журналистскую деятельность прекратила, то никаких интересных черновиков и
материалов к новым статьям в этих бумагах не оказалось. Зато нашлись черновики
и наработки к статьям, которые так и не были опубликованы, и это стало объектом
самого пристального внимания как оперативников, так и возглавлявшего бригаду
следователя Гмыри.
– Человек, которого Готовчиц охаяла публично в газете, может
мстить, – сказал он, – а человек, о котором она только еще собиралась
написать, оберегает собственную безопасность. Это совсем разные вещи, и второй
мотив кажется мне более существенным, нежели первый. Конечно, насколько мне известно,
потерпевшая перестала работать в газете, но ведь она могла передать материалы
другому журналисту, и заинтересованные лица вполне могли позаботиться о том,
чтобы круг излишне информированных людей не расширялся. Кстати, сюда хорошо
ложится непонятная кража. Может быть, искали именно эти материалы, а не найдя –
убили саму Юлию.
– Да что там искать-то, Борис Витальевич, – не выдержал
Игорь Лесников, – они же не в сейфе были спрятаны, просто лежали в общей
куче в мебельной стенке. Почему же их не взяли?
– Объясняю, если сам не понимаешь. Хозяйка приходит домой,
обнаруживает взломанную дверь и понимает, что у нее побывали воры. Она
пересматривает все свое хозяйство и легко вычисляет, что именно у нее пропало.
И тут же заявляет об этом в милицию. Дальше все просто, как на новогодней елке
в детском саду. Если же убедиться в том, что материал действительно есть, но
оставить его на месте и быстренько убрать чересчур любопытную Готовчиц, то
милиция, то есть ты, Лесников, и прокуратура в моем лице будут долго ломать
голову над тем, кто же это убил нашу Юлию Николаевну. Ты взгляни
повнимательнее, какого рода эти материалы. Для возбуждения уголовного дела в
них нет ничего. Ты понял? Ни-че-го. Есть общие слова и гневные формулировки,
есть напыщенные фразы со ссылкой на источники, приближенные к Кремлю, и больше
ничего. Обыватель на эти фразы покупается, потому как привык верить печатному
слову, и в этом смысле публикация представляет опасность для заинтересованного
лица, поскольку он не может допустить, чтобы его честное имя запятнали
скандалом. Скандала он не хочет. А что касается уголовного дела, то им тут и не
пахнет. Доказательств никаких. Более того, таких вот черновых набросков мы с
тобой сколько нашли? Вот то-то. И теперь в равной мере подозреваем каждого, о
ком в этих набросках упоминается. Сколько таких личностей у нас набралось?
– Четверо, – вздохнул Лесников.
– Вот то-то, – назидательно повторил Гмыря. –
Преступник не дурак был. Я еще вот что тебе скажу: не удивлюсь, если окажется в
конце концов, что при проникновении в квартиру дверь взламывали нарочито
демонстративно. Я вполне допускаю, что можно было открыть замок подбором
ключей, но воры его разворотили напрочь. Знаешь, для чего?
Гмыря не ждал от оперативника ответной реплики, просто у
него была такая манера излагать. Риторические вопросы он использовал в качестве
дидактического приема, который широко применял при объяснении собственным детям
школьной программы. – Для того чтобы хозяева наверняка заметили, что в
квартире кто-то побывал. Они уже тогда планировали последующее убийство Юлии
Готовчиц и прекрасно понимали, что мы с тобой попытаемся связать попытку кражи
и убийство в единое целое. Если у нас не будет сведений о покушении на кражу,
мы будем рассматривать убийство Готовчиц в первую очередь как убийство депутата,
во вторую очередь – как убийство журналиста. А при наличии факта проникновения
в квартиру без реальной кражи у нас с тобой мозги поплывут, мы начнем искать
корыстный интерес, будем трясти мужа убитой на предмет имевшихся у нее
ценностей и так далее. То есть преступники наш поиск заранее хотели развернуть
в сторону изъятия имущества.
– Тогда почему они ничего не взяли в квартире? –
недоумевающе спросил Игорь. – Все было на виду, только руку протяни. Если
бы супруги Готовчиц обнаружили пропажу, все было бы куда убедительнее.
– Молодой ты еще, – тяжело вздохнул Гмыря. – Дети
у тебя есть?
– Есть, девочка.
– Большая?
– Кроха совсем. Два с половиной годика.
– Вот когда она у тебя подрастет чуток и научится папку с
мамкой обманывать, тогда поймешь. Это все сказки, что дети врать не умеют.
Врать не умеют только особо умные дети, потому что пытаются мыслить так же, как
взрослые. А нормальный ребенок врет так, что тебе и в голову не придет ему не
поверить. В его враках отсутствует наша с тобой взрослая логика, и нам его
никогда не понять. Что же касается воров, которые проникли в квартиру депутата,
то они мыслят на шаг вперед по сравнению с нами. Реальная кража и последующее
убийство хозяйки квартиры – примитив. А вот когда вроде бы ничего не взяли, а
потом убили депутата, у которой из сумочки тоже на первый взгляд ничего не
пропало, то мы с тобой как оглашенные кидаемся шерстить парламент и
журналистскую общественность, и только потом, спустя несколько недель, а то и
месяцев, нам приходит в голову гениальная мысль о том, что проникновение в
квартиру и убийство как-то между собой связаны. И мы так гордимся этой
догадкой, мы так радуемся, что оказались умными и проницательными, что с
головой бросаемся в поиски грабителей-разбойников, начинаем копать под мужа
убитой на предмет спрятанных от общественности денег и ценностей и буквально
жилы рвем, отрабатывая эту версию. Мы ее любим, версию эту, мы ее холим и
лелеем, потому что она пришла к нам как озарение, пришла после долгих мытарств
и бесполезных и безуспешных поисков в других направлениях. Мы упираемся и ни на
шаг от своего пути не отступаем. А время идет, между прочим… Нет, Игорек, тот,
кто спланировал эту комбинацию, был чертовски хитер и прекрасно знал нашу
психологию. Может быть, он сам сыщик или следователь, хотя бы в прошлом. Он все
точно рассчитал. Он подумал даже о том, что за версию ограбления мы уцепимся
хотя бы для того, чтобы убийство перестали считать политическим и сняли с
жесткого контроля. Чем больше я думаю об этом, тем больше прихожу к убеждению,
что комбинацию разработал кто-то из наших.
