– Дайте мне ваш телефон, я вам позвоню, и вы мне назначите
время, когда вам удобно. Пожалуйста, я очень вас прошу, мне так надо…
– Мне трудно будет найти время, – терпеливо ответила
Татьяна, – я ведь целый день на работе, и отлучаться мне нельзя.
– А после работы? – не отставала женщина. – Я и
вечером могу, и в субботу, и в воскресенье. Когда скажете.
– Вечером мне нужно идти домой, у меня семья и домашние
заботы. Пожалуйста, не обижайтесь, постарайтесь меня понять.
– Я могу домой к вам прийти. Вы будете по хозяйству
хлопотать, я вам даже помогу, и буду рассказывать. Пожалуйста…
– Извините, – твердо сказала Татьяна, которая наконец
обрела присутствие духа, необходимое для решительного отказа, – но домой я
никого не приглашаю. У меня тоже есть право на частную жизнь, и если у меня
появляется свободная минута, я пишу книги. Не сердитесь на меня. Всего доброго.
Она с неожиданной для ее комплекции скоростью рванула через
вестибюль к выходу, главный редактор едва поспевал за ней. Выскочив на улицу,
Татьяна почти бегом помчалась к машине, забралась на заднее сиденье и только после
этого перевела дух.
– Ну вы подумайте, – жалобно сказала она главреду,
который тоже сел в машину следом за ней, – стояла и караулила меня.
Идиотизм какой-то! И вечером она может, и в субботу, и в воскресенье! А я?
Почему никого не интересует, чего я хочу и что могу? Наверное, у нее
действительно беда, но почему я-то должна этим заниматься? Я – государственный
служащий, мое рабочее время принадлежит не мне, а Министерству внутренних дел,
никаких задушевных бесед я на службе вести не могу. Что остается? Личное время.
Так оно же личное, у меня муж, дом, у меня престарелый отец, которого я навещаю
преступно редко, у меня есть, между прочим, друзья, с которыми я почти не
вижусь из-за своей вечной занятости и которые на меня обижаются, у меня книги,
наконец, которые я пишу. И если у меня вдруг образуется несколько свободных
часов, то я уж как-нибудь найду, на что их употребить. Вы считаете, что я не
права? Мне нужно было остановиться и выслушать эту женщину?
– Что вы, Татьяна Григорьевна, – торопливо откликнулся
главред, – вы никому ничего не должны. Вы очень занятой человек, я не
перестаю удивляться, как вы еще книги-то писать успеваете.
– Значит, так, друг мой. Я с самого начала, если помните,
была против того, чтобы вы писали на обложке о том, что я следователь. Но вы
настаивали, вы уверяли меня, что это сформирует отношение к моим книгам как к
достоверному материалу, и я по неопытности пошла у вас на поводу. Теперь я об
этом сожалею. Вам удалось меня уговорить, и это было неправильно. Сведения об
авторе на обложках придется переделать и впредь никаких упоминаний о том, что я
работаю следователем и вообще имею отношение к органам внутренних дел, быть не
должно. Настоящую фамилию никому не называть и, разумеется, никаких телефонов и
адресов не давать. Если от работников издательства хоть что-то просочится,
больше ни одной рукописи не получите. Я не шучу.
– Помилуйте, Татьяна Григорьевна, – главред прижал обе
руки к сердцу, – будем немы, как рыбы.
– И ездить к вам я тоже больше не буду. Сами видите, это
небезопасно. Буду присылать свою родственницу или мужа.
– Да не нужно, – замахал руками главред, – я сам к
вам ездить буду, вы только пишите, а уж забрать рукопись и отдать деньги – это
будут мои проблемы.
– Ну спасибо, – улыбнулась Татьяна.
Через несколько дней она позвонила и звенящим от ярости
голосом сообщила, что очередная желающая пообщаться дамочка подкараулила ее у
здания ГУВД на Литейном проспекте.
– Еще раз предупреждаю вас, если вы не смените текст на
обложке, мы поссоримся. И не присылайте ко мне журналистов, больше не будет ни
одного интервью.
Главред видел, что Татьяна не шутит. И с тех пор все в
издательстве, от генерального директора до водителя-экспедитора, твердо знали
три заветных слова: писательница Татьяна Томилина. За рамки этих трех заветных
слов выходить было категорически запрещено. Можно обсуждать сюжеты ее книг,
можно рассказывать о том, что через две недели она обещала принести новую
рукопись и уже через полтора месяца в продаже появится очередное произведение,
можно даже делиться сведениями о том, что она развелась со вторым мужем и вышла
замуж за третьего, но в любом случае речь должна идти о писательнице Татьяне
Томилиной, а не о следователе Татьяне Григорьевне Образцовой.
Поэтому сейчас, беседуя с сибирским журналистом, главный
редактор издательства внимательно следил за собственной речью, опасаясь
проронить хоть одно неверное слово. Татьяна – дама серьезная, на подходе новая
книга, которую они ждут в течение ближайших двух месяцев, и если что не так, не
видать им этой рукописи как своих ушей. Недаром Образцова, то есть Томилина,
никогда не подписывает с издательством договор заказа, мотивируя это тем, что
обстановка на службе непредсказуема и она не может гарантировать им
представление нового произведения в оговоренный в договоре срок. А раз нет
договора заказа и аванс не платили, то автор и не обязан приносить свой новый
роман именно в это издательство. Куда захочет, туда и отдаст, он человек
свободный. Отношения издательства с Томилиной строились на доверии. До сих пор
она их не подводила, но если брякнуть журналисту лишнее и она об этом узнает,
то может взбрыкнуть. А уж охотников до публикации ее книг искать не придется,
вон они, в очередь выстроились, дня не проходит, чтобы не позвонили директору
насчет переуступки прав или совместного издания.
– Ее книги выходят большими тиражами? – спросил
журналист.
– Очень большими. Мы ежемесячно допечатываем по
пятнадцать-двадцать тысяч экземпляров каждой книги, и все они расходятся.
– Значит, я могу написать, что Томилина – одна из самых
издаваемых писательниц в России?
– Можете. Вы не погрешите против истины.
– А как у нее со звездной болезнью? Слава ее не испортила?
Главред собрался было сказать, что при такой работе, как у
нее, уже не до славы и тем более не до звездной болезни, потому как милицейские
начальники крылышки-то быстро пооборвут зазнавшемуся следователю, но вовремя
прикусил язык.
– Что вы, Томилина очень скромный человек. И потом, она,
знаете, пишет не для славы, а для удовольствия. Я бы даже сказал, что она пишет
для своих мужчин.
– То есть как? – встрепенулся журналист, почуяв здесь
жилу для разработки.
– Она замужем уже в третий раз. Вероятно, что-то не ладится
в личной жизни. Смею предположить, что Татьяна своим писательским трудом
пытается сделать себя привлекательной. Внешностью ее природа наделить
поскупилась.
Главред умышленно опустился до похабных сплетен, которые
вообще-то не к лицу настоящему мужчине. Но тому были две причины. Во-первых, он
неоднократно разговаривал с Татьяной насчет публикаций в прессе, ведь они
необходимы для рекламы. Она же категорически отказывалась от интервью, чтобы не
«светиться» перед журналистами со своей работой и настоящей фамилией, но
допускала возможность авторских статей, как критических, так и описательных.
То, что собирался изваять этот сибирский мальчик, как раз и было авторской
статьей, и с требованиями Томилиной вразрез не шло. А во-вторых, сама Татьяна
как-то сказала ему:
