– Ируська, притормози, – попросила она, морщась от
очередного приступа боли, раскаленным обручем обхватившего ее голову. –
Поищи что-нибудь прошлогоднее.
Ира в изумлении замерла, медленно положила на кровать рядом
с Татьяной очередную вешалку с летним платьем и сочувственно поглядела на нее.
– Зачем тебе прошлогоднее? Тебе же все мало, ты ни во что не
влезаешь.
– Вот именно. Найди что-нибудь обтягивающее, чтобы живот был
виден. Пусть все поймут, что я жду ребенка. Обидеть беременную – это надо
суметь, это не каждому по плечу.
– Хочешь вызвать жалость? – недоверчиво прищурилась
Ира. – Думаешь, Уланов тебя пощадит?
– Или пощадит, или нет. Хочу проверить.
– Для чего? Что еще за эксперименты?
– Ира, ну я же писатель как-никак. Как говорил дед Щукарь,
помнишь? Хучь и плохонький, а все ж… Мне нужно собирать материал, и не только в
виде фактов, но и в виде человеческих типов, характеров. Пора начинать думать о
том, про что будет следующая книга.
– Ты эту сначала допиши, Агата Кристи! – фыркнула
Ирочка.
– Допишу, не волнуйся. Вон ту голубую водолазку вытащи,
пожалуйста. Да-да, эту. И синюю юбку.
– С ума сошла, – проворчала Ира, но требуемые вещи
все-таки достала. – Ты в этом будешь выглядеть, как подстреленная. Мерить
будешь?
– Завтра, – вздохнула Татьяна. – Все завтра. Устала.
– Вот видишь, – снова завелась родственница, – не
нужно было соглашаться. Ты устаешь, тебе нужно как следует отдыхать, а ты
кидаешься в какую-то сомнительную авантюру.
Они пререкались до тех пор, пока не разошлись по своим
комнатам спать. С утра Татьяна отправилась на службу, а в начале четвертого за
ней заехал Дорогань. До этого они ни разу не встречались, и мина на лице у
кинопродюсера, когда он увидел знаменитую писательницу Томилину, была, прямо
скажем, весьма выразительной. Неуклюжая толстуха с выпирающим животом и
мучнисто-белым лицом совершенно не походила на ту милую женщину, чья улыбка
сияла с глянцевых книжных обложек. С трудом забравшись в высокий салон
«Аэростара», на котором приехал Дорогань, она заявила:
– Уважаемый Всеволод Семенович, нам нужно с вами
договориться сразу, чтобы потом не было недоразумений. Уланов знает, кто я и
где работаю?
– По-моему, он вас вообще не знает, – весело хмыкнул
продюсер. – Вы уж не обижайтесь, но мне показалось, что ваше имя он слышал
впервые, когда я ему звонил.
– Вот и отлично. Кому еще вы говорили о том, что я
следователь?
– Да вроде никому, – он задумался на несколько
мгновений, потом добавил уже тверже: – Точно никому.
– Откуда у вас мой телефон? Вы же звонили мне домой два
месяца назад, помните?
– Ваш муж дал мне номер, я его просил. Вернее, даже не так.
Я обратился к нему с просьбой дать мне возможность связаться с вами, и он сам
набрал номер и передал мне трубку. Я разговаривал с вами из его кабинета в
«Сириусе». А почему вы спрашиваете?
– Я спрашиваю потому, что хочу сохранить род своих занятий в
секрете, и в первую очередь от господина Уланова. В доме, где вы живете, все
знают, что вы занимаетесь кинобизнесом, знакомы со многими режиссерами и имеете
отношение к съемкам фильмов?
– Ах, вы об этом? – Дорогань оглушительно
расхохотался. – Да, конечно, я вас понимаю. Меня одолевают просители в
лице юных див и их родителей. А вас кто? Поклонники?
– Тоже просители. Первое время я была настолько глупа, что
не скрывала своей принадлежности к МВД, и в результате меня буквально осаждали
с просьбами разобраться в их деле и повлиять на других следователей, судей и
даже прокуроров. Так что пришлось уйти в глухое подполье. Были и такие, которые
хотели лично высказать мне, что им нравится и что не нравится в моих книгах.
Они не хотят понимать, что я пишу так, как пишу, и по-другому писать не буду,
потому что пишу так, как мне самой нравится, как я чувствую. А если им не
нравится, так пусть не читают, никто же их не заставляет, правда? Все читатели
разные, и все писатели тоже разные, у каждого автора есть своя читательская
ниша, свой контингент, которому по душе именно эти книги, и слава Богу. А
стараться учесть замечания и пожелания всех без исключения – это глупо и
бесперспективно. Я буду нравиться тем, чьи пожелания учту, и тут же
разонравлюсь из-за этого кому-то другому. Это процесс бесконечный. Ни один
автор не может нравиться всем подряд.
– Ясно. Значит, Уланову не говорим страшную правду?
– Никому не говорим. И имейте в виду, Всеволод Семенович, я
– существо на редкость безжалостное. Если информация уйдет от вас, прав на
экранизацию вы не получите. Даже если вы пригласите самого лучшего режиссера и
голливудских звезд, даже если это будет такой фильм, который сможет получить
«Оскара», я вам права не отдам.
– Вы не хотите славы? Никогда не поверю.
– Я хочу покоя. У меня слишком много забот, чтобы добавлять
их себе своими неосмотрительными поступками.
Она откинулась на спинку сиденья и вытянула ноги. Конечно,
залезать в эту машину трудно, зато сидеть в ней удобно. Дорогань заехал в
переулок и притормозил у чугунных ворот.
– Приехали, Татьяна Григорьевна.
Их встретила милая молодая девушка с приветливой улыбкой и
повела за собой.
– Вы не волнуйтесь, – щебетала она, легко порхая по
ступенькам, – Александр Юрьевич очень хороший ведущий, он любит своих
гостей и не обижает. Все будет хорошо.
«Как он любит своих гостей, я уже видела, – думала
Татьяна, с трудом поспевая следом. – В этом творческом коллективе весьма
своеобразное представление о любви».
– Вы смотрите нашу передачу? – спросила провожатая.
– Нет.
– Ни разу не видели?
– Нет, не приходилось.
– А кто-нибудь из ваших знакомых смотрит?
– Да, моя близкая родственница смотрит «Лицо без грима»
постоянно.
– И что она говорит? Ей нравится?
– Нравится, – улыбнулась Татьяна. – Она говорит,
что ваш ведущий очень не любит своих гостей и всячески унижает их.
– Ой, ну что вы, – переполошилась девушка, – это
совсем не так. Вот сюда, пожалуйста, проходите. Давайте ваш плащ, я повешу.
Присаживайтесь, сейчас придет Александр Юрьевич. Чай, кофе?
– А минеральная вода есть? – спросила Татьяна, снимая
плащ.
– Конечно, сейчас принесу. А вам? – обратилась она к
продюсеру.
– Мне кофе, и покрепче, – громогласно заявил Дорогань,
по-хозяйски располагаясь за длинным офисным столом.
Татьяна садиться не стала. Она подошла к окну и встала,
уперев ладони в поясницу. За окном шел дождь. Надо же, она его и не заметила,
пока ехала в машине. И когда только он успел начаться? Уже май, праздники
позади, на деревьях пышная зелень, весна скоро закончится, лето на носу. Жизнь
идет, а она, Татьяна, ее не замечает, погруженная в повседневные дела, в чьи-то
беды, трупы, потерянные деньги, слезы, обиды. И в собственные мысли о будущем
материнстве. Зачем она здесь, в этой пустой чужой комнате, в ожидании встречи с
неприятным, недобрым человеком? Неужели ее жизнь и ее время настолько не имеют
никакой ценности, что можно их тратить вот так, впустую, на всякую ерунду?
