* * *
Домой Настя вернулась около полуночи. Позади остались долгие
разговоры и объяснения в милиции, допрос у дежурного следователя и прочие
необходимые в таких случаях дела. Она была вымотана до предела. А день так
славно начинался…
Сняв в прихожей кроссовки, она босиком прошла на кухню,
чтобы выпить кофе. На глаза попалась большая яркая коробка с тортом. Димка,
Димка… Так хотел уложить ее в постель, а она смеялась: «Тебя только могила
исправит». Как в воду глядела.
«То, что я тебе предлагаю, замечательно. Это прекрасно. Это
избавляет человека от страданий и от страха смерти. Это делает человека
счастливым и свободным».
У него не было страха смерти. Или был? Может быть, именно
поэтому он так настойчиво предлагал ей заняться любовью? А страдания? Были ли у
него страдания? Она так мало знала о нем.
«Надо было согласиться, – внезапно подумала
Настя. – Надо было согласиться и лечь в постель. Мы бы никуда не поехали.
И он остался бы жив. Теперь мне начинает казаться, что он что-то предчувствовал.
Я же видела, что он хочет остаться здесь и совсем не хочет никуда ехать. Но я,
как обычно, думала только о себе. О том, что мне потом будет неловко и
противно. О том, что изменять мужу, с которым поссорилась, – пошло.
Господи, о какой ерунде мы порой думаем, носимся с ней как с писаной торбой,
считаем самым главным в этой жизни, а потом оказывается, что самое главное в
жизни – это именно жизнь и ради ее сохранения можно пожертвовать чем угодно. В
смерти Димы Захарова я виновата столько же, сколько и сами убийцы.
Насильственная смерть – это пересечение времени жизни убийцы и его жертвы. И к
точке пересечения привела Димку я».
Она вспомнила его яркие синие глаза, в которых плескалась
готовая вырваться наружу ласковая улыбка, и расплакалась. Горько, навзрыд.
Минут через пятнадцать она умылась холодной водой, вытерла
полотенцем красное опухшее лицо и удивленно прислушалась к себе. Страха больше
не было. Того самого страха, который брал ее за горло и мешал разговаривать с
мужем и родителями. Все это казалось таким мелким и ничтожным. Она вдруг
поняла, что пули, убившие Дмитрия, только чудом не задели ее саму. Она была на
волосок от смерти. И по-настоящему значение имело лишь то, что она осталась
жива. Страх смерти – это единственное, с чем надо считаться. Все остальное –
дурь, блажь и розовые сопли.
Настя посмотрела на часы. Двадцать минут первого.
Поздновато. Но в конце концов она же решила, что есть вещи главные и есть
неглавные, которыми можно пренебречь. В данном случае пренебречь можно
приличиями, это вполне простительно.
Она решительно набрала телефон Чистякова в Жуковском. Долго
никто не снимал трубку – наверное, все уже спят. Наконец раздался сонный голос
Алексея.
– Слушаю вас.
– Леша, приезжай, я все расскажу тебе.
– Надумала? – Его голос сразу перестал быть сонным, в
нем послышались насмешливые интонации.
– Надумала. Я все поняла, Лешик. Я была полной дурой. Больше
это не повторится. Честное слово. Ты приедешь?
– Пока нет. Отец болен, я должен побыть здесь. Так что твоим
благим намерениям придется подождать. У тебя все в порядке?
– Да. То есть нет. То есть… Это все сложно, Леша. Ладно,
отложим пока. Извини, что разбудила. Спокойной ночи.
– Счастливо, – ровным голосом ответил он.
«А чего же ты хотела? – с ненавистью к себе самой вслух
произнесла Настя. – Ты так радовалась, что осталась одна, что можно ни с
кем не разговаривать, когда приходишь домой с работы, что можно ни перед кем не
отчитываться. Тебе даже казалось, что одной спать куда удобнее, чем с Лешкой.
Ты сомневалась в правильности решения выйти замуж, ты считала, что не создана
для семейной жизни. Ты обидела Лешу, он уехал, и ты столько времени ему не
звонила, не попыталась вернуть его, не сделала над собой ни малейшего усилия,
чтобы наладить отношения и возвратить вашу жизнь в нормальную колею. А сегодня
на твоих глазах убили человека, который чуть было не стал твоим любовником, это
стряхнуло пелену с твоих глаз, ты поняла, что была не права, и кинулась звонить
мужу. Ты за все это время даже не поинтересовалась, как он живет, как у него дела,
здоров ли он. Не обязательно было просить его вернуться, ведь он поставил
условие: он не приедет, пока ты не созреешь для разговора, но хотя бы просто
позвонить ты могла? Могла. Но не позвонила. Вот и получай все, что тебе
причитается. И не думай, что верный и преданный Лешка будет мчаться к тебе по
первому свистку, как дрессированная собака. Этого не будет».
Она подошла к окну и встала перед ним, обхватив себя руками
и пытаясь унять противную дрожь. Интересно, что бы сказал Алексей, если бы
узнал, что попытка сохранить ему верность стоила человеку жизни?
Глава 13
Ночью Татьяна почувствовала себя плохо, до утра
перемогалась, а утром ее увидела Ира и пришла в ужас.
– Ты с ума сошла! – завопила она на всю
квартиру. – Что с тобой?
– Да что-то нездоровится, – вяло произнесла Татьяна,
заваривая себе чай с травками.
– Немедленно к врачу! – потребовала Ира. – Не
хватало еще, чтобы на седьмом месяце что-нибудь произошло. Немедленно.
– Мне на работу надо, – попыталась возражать Татьяна,
но Ира была непреклонна.
– Работа перебьется, ребенок важнее, – заявила она.
– Но у меня люди вызваны…
– И люди перебьются.
Татьяна понимала, что родственница права. Люди, конечно, не
перебьются, но рисковать здоровьем будущего малыша тоже нельзя. И она
отправилась в женскую консультацию.
– Да, мамочка, – покачала головой пожилая
женщина-врач, – вам надо не на работу ходить, а дома сидеть. У нас это
называется «старая первородка». На течение беременности и родов может повлиять
все что угодно. В двадцать пять лет беременные этого могут даже не заметить, а
в тридцать шесть все куда сложнее с первыми родами. Да и сердце у вас могло бы
быть получше.
Из консультации Татьяна поехала на работу и первым делом
зашла к начальнику. Совсем недавно, еще в декабре минувшего года в Петербурге,
ей пришлось пережить несколько неприятных бесед со своим бывшим начальником,
который не хотел отпускать ее в Москву к мужу, и она готовилась к тому, что
сцена скорее всего повторится сейчас. Надо же, только-только перевелась – и на
тебе, на сохранение, а потом в декрет. «Может, правы те руководители, которые
не любят брать на работу женщин? – думала она, идя по коридору к кабинету
начальника. – Меня это всегда смешило и возмущало одновременно, но теперь
я начинаю их понимать. А в моем случае это особенно неловко. Ведь Стасов
организовал мне перевод в Москву именно к этому начальнику, потому что они
хорошо знакомы. Вроде как поручился за меня, напел, какой я хороший работник, а
я четыре месяца всего проработала и уже ухожу».
Новый начальник, однако, оказался скуп на эмоции, как на
положительные (что плохо), так и на отрицательные (что намного лучше).
