– Возможно, – уклончиво говорю я.
– И ты твердо решил все оставить мне и не делить имущество?
– Да, да, да! Сколько раз нужно повторять одно и то же,
чтобы ты наконец это усвоила!
– Некрасиво, наверное, садиться на шею женщине, жить на ее
площади и тратить ее деньги, – задумчиво произносит Вика.
Это выводит меня из себя. А ее хахаль, интересно, как
собирается поступить? Красиво, что ли? Чем он отличается от меня, хотел бы я
знать? Тоже хочет переехать на Викину (и мою заодно) жилплощадь, ездить на ее
(и, между прочим, моей) машине и тратить деньги, которые я заработал за
последние два года. Так что же она из себя строит образец нравственности!
Но вспыхиваю я только в душе, и негодование тут же гаснет
под прохладными струями радости оттого, что я жив и в ближайшее время не умру.
Я так счастлив, что готов всем прощать. И в душе благодарен Вике за то, что она
не спрашивает: когда же я съеду с квартиры и предоставлю ей свободу трахаться
со своим сельским Ромео. Она проявляет чудеса деликатности и ни единым словом,
ни единым жестом не дает мне понять, что ей не терпится от меня освободиться.
Съезжать мне пока некуда, Лутов сказал, что принять меня в центр они смогут
только тогда, когда я закончу все дела с опекунством и уйду из телепрограммы.
Вике я наплел что-то невнятное насчет временных трудностей, дескать, сейчас у
моей возлюбленной гостят многочисленные родственники, и мне там просто нет
места. Вика приняла это как должное, молча кивнула и больше вопросов не
задавала. Более того, она продолжала готовить мне еду и мыть посуду, покорная и
покладистая, как Золушка. Еще бы, чуть не угробила меня из-за своей неземной
страсти, теперь, наверное, мучается угрызениями совести. Ничего, пусть
помучается. Я свое отмучился, теперь ее очередь.
Лутов помогает мне побыстрее оформить документы по
опекунству над матерью. Собственно, помощь его заключается лишь в том, что все
делается не в порядке живой очереди, а быстро. Все остальное происходит своим
чередом, ибо основания для признания матери недееспособной очевидны всем и
каждому. Правда, одна ушлая чиновница все-таки спросила меня, криво ухмыляясь:
– Значит, вы хотите продать квартиру матери, а ее саму
пристроить в дом инвалидов?
– С чего вы взяли? Я хочу, чтобы за ней был надлежащий уход.
Она будет жить в своей квартире, но у меня должно быть право распоряжаться этой
квартирой, чтобы заинтересовать тех, кто будет за ней ухаживать.
Чиновница мне, кажется, не поверила, но меня это совершенно
не волновало. Пусть думает, что хочет. Я ведь действительно не собираюсь
оставлять мать без крыши над головой. Я только хочу, чтобы у меня были
развязаны руки, чтобы я мог жить где мне нравится, ездить куда мне нужно, и
заниматься тем, чем мне хочется, не думая каждые три минуты о том, что надо
хотя бы через день навещать сумасшедшую старуху.
Продюсерская компания, которая производила программу «Лицо
без грима» и еще несколько других программ, выразила сожаление по поводу моего
скорого ухода и уже подыскивает человека, который будет вместо меня ведущим
«Лица». Честно сказать, эта программа мне опротивела донельзя. Мне и раньше-то
было не по себе, когда Витя Андреев нагло вымогал деньги у спонсоров и
покровителей наших гостей, но получаемые в результате этого суммы были столь
велики, что неловкость быстро умолкала. Витя был шустрый малый и не гнушался
ничем, вплоть до шантажа. И где только он добывал информацию, при помощи
которой вытягивал из людей деньги, – ума не приложу. А теперь, когда
приходится унижать людей, чтобы сделать программу скандальной и продать ее
подороже, мне совсем тошно. Особенно неприятный осадок остался после эфира с
писательницей Томилиной. Собственно, осадок появился не сразу, а когда я
прочитал в газете статью о передаче. Ведь то, что происходило в эфире, было
прямым продолжением нашей беседы во время знакомства, я спровоцировал ее, и она
разговаривала со мной, совершенно не думая о том, что люди, не слышавшие начала
беседы, поймут ее совсем иначе. Вот и резвая журналистка Хайкина истолковала
слова Томилиной абсолютно превратно, все поставила с ног на голову, все
исказила. Я вел себя некорректно по отношению к гостье, и она ставила меня на
место, чего я и заслужил. Как можно было из этого сделать вывод, что Томилина
всех поучает? Во-первых, не всех, а меня, Александра Уланова, а во-вторых, все,
что она говорила, было справедливым и правильным, а мои вопросы и реплики –
вызывающе глупыми и бестактными. Я бы еще понял, если бы Хайкина написала
материал в таком ключе, что, дескать, Уланов довыпендривался и нашелся наконец
человек, который смог публично его осадить. Это было бы по крайней мере
справедливо, потому что я сам именно так и воспринимал ситуацию. Но то, что
написала Хайкина, было чудовищным по своей глупости и неприличным по тону и
стилю. И я чувствовал себя виноватым перед Томилиной. Ей-то за что досталось?
Неужели только за то, что она сказала насчет экранизации? Но об этом ее просил
Дорогань, он и меня предупредил. Собственно, за эти самые слова он и заплатил
деньги. Мне, а не ей. Так что бедная писательница вообще пострадала безвинно.
Но, слава богу, эта омерзительная эпопея с публичным
насильственным раздеванием гостей заканчивается. Лутов уже просил, чтобы я
подумал над концепцией той передачи, которую буду делать для кризисного центра.
Это будет моя программа, мое детище, я сделаю ее такой, как мне самому хочется,
не думая о деньгах. Есть ли большее счастье для творческой личности, чем
возможность самовыражаться, не считая при этом копейки, не заглядывая
просительно и униженно в глаза сытым богатеньким спонсорам и не наступая себе
на горло, чтобы сделать это «самовыражение» более прибыльным!
Вика по поводу статьи Хайкиной выразилась неожиданно резко.
Она, как выяснилось, видела передачу, более того, являлась поклонницей
Томилиной, что оказалось для меня новостью. Я и не знал, что моя жена любит
детективы. Правда, Вика призналась, что книги Томилиной она стала читать совсем
недавно, месяца два назад, и я понял, что это скорее всего вкус не Викин, а ее
любовника. Немудрено, что я об этом не знал.
– Саша, ты должен позвонить Томилиной и извиниться перед
ней, – заявила моя бывшая супруга.
– За что? Разве статью написал я?
– Ты вел себя так, что дал повод написать этот мерзкий
пасквиль. Тебе нужен был скандальчик – ты его получил. Ты что же думаешь, что я
слепая и ничего не вижу? С тех пор, как погибли Витя и Оксана, тебя как
подменили. Я думала, это их смерть так на тебя подействовала, но теперь-то я
понимаю, что ты просто не мог разобраться со своей личной жизнью. Ладно, это
твои проблемы, но при чем тут люди, которых ты приглашаешь на передачу? Почему
они-то должны страдать из-за того, что у тебя в душе смута? Ты завел себе
любовницу, она ждет от тебя ребенка, ты собираешься разводиться со мной, а в
результате достойная и талантливая женщина получает такой плевок в лицо.
Неужели тебе не стыдно?
– Нет, мне не стыдно, – спокойно ответил я, хотя при
этом, конечно, врал. Мне было стыдно, и еще как!
