Около восьми вечера позвонил Стасов и предупредил, что
придет не скоро.
– Ужинайте без меня, девочки, – сказал он, – а я
смотаюсь к Лиле, чтобы она больше не плакала по всяким глупым поводам.
– Конечно, поезжай, – согласилась Татьяна. – Я
тебя подожду с ужином.
– Ни в коем случае. Ты должна соблюдать режим питания. Скажи
Ире, что я велел садиться за стол строго по расписанию.
– Ничего у тебя не выйдет, диктатор, – засмеялась
она. – Иры нет, так что командовать некому.
– Как это нет? А где она?
– На свидании.
– С этим «Бентли-Континенталем»?
– С ним самым. Поезжай, Стасов, и ни о чем не беспокойся.
Ей предстоял долгий одинокий вечер, каких давно уже не
случалось в ее жизни. Там, в Питере, у Ирины постоянно бывали какие-нибудь
романы, и вечерами она частенько убегала то на свидание, то к подругам. Но с
тех пор, как они переехали в Москву, Ира обычно сидела по вечерам дома. А если
ее не было, то был Стасов.
Что ж, семейного ужина сегодня не получится, Стасова,
наверное, покормит Маргарита, и он вернется сытым, Ира же поужинает в обществе
своего «Бентли». Татьяна открыла холодильник, вытащила, в соответствии с
данными утром указаниями родственницы, блинчики с творогом и банку сметаны.
Поставив на огонь сковороду, она налила в ковшик топленого молока, которое
очень любила, и отрезала большой кусок мягкого бородинского хлеба. Ира еще
велела, кажется, съесть салат из капусты, но это Татьяна решила проигнорировать.
Капуста подождет до завтра.
Покончив с ужином, она вернулась к записям Пашковой. Читала
их подряд, совершенно бесцельно, надеясь на то, что какое-то слово или фраза
бросится в глаза. Не случайно ведь мысль «записи – ключи» появилась в голове,
что-то в памяти сохранилось и подает сигнал.
За окном начало смеркаться, когда Татьяна нашла то, что
искала. Записи Пашковой о человеке, по-видимому, художнике или скульпторе,
который хотел избавиться от навязчивого образа сломанной руки. «Жалобы на то,
что без этого образа произведение, на его взгляд, не выглядит законченным, а
все критики в один голос утверждают, что он уже излишний, что это повтор. Р. и
сам понимает, что повторяется, но не может испытать творческого удовлетворения,
пока не воплотит образ. Первый сеанс – общее знакомство и погружение до событий
трехлетней давности. Результата нет. Второй сеанс – погружение примерно на 10 –
12 лет. Похоже, была суицидальная попытка, которую Р. отрицает. Третий сеанс –
суицидальная попытка подтвердилась, но Р. по-прежнему ее отрицает. Пока не
пойму, почему, двигаться дальше нельзя».
«Р.» в записях Пашковой означало «Рафаэль» – именно это имя
дала она неведомому клиенту для «контакта с высшими силами», именно это имя
стояло сверху на листе с записями.
Тяжело поднявшись с мягкого дивана и придерживая одной рукой
плед, который так и норовил соскользнуть с плеч, Татьяна подошла к книжным
полкам. Где-то здесь стоят книги по искусству и альбомы с репродукциями. Она
точно помнила, что в этих альбомах видела картины, в которых присутствовал
образ «сломанной руки». Поиски увенчались успехом. Вот они, репродукции картин
художника Фролова. Да, смысл его жалоб теперь Татьяне понятен. Действительно, в
каждой картине либо изломанная ветка дерева, либо безжизненно повисшая рука,
либо цветы со сломанными стеблями. Хоть в мелочи, но пресловутый образ
обязательно есть.
Значит, Фролов. Народный художник России, личность
известная. И ходил к банальной колдунье? Что-то не вяжется. Хотя творческие
личности – люди неординарные, богемные, и поступки их непредсказуемы. Ведь есть
же модные художники и поэты, которые зарабатывают очень много, а носят не
костюмы от Кардена, а старые, затертые джинсы и свитера с порванными локтями. И
вовсе не от скупости, а потому что они «так самоощущаются».
Она посмотрела на часы – справки наводить уже поздно,
одиннадцатый час. Ладно, Фролов никуда не денется до завтра. Аккуратно собрав
разбросанные по столу записи в большой коричневый конверт, Татьяна достала
толстую папку с рукописью недописанной книги. Пора браться за ум и работать над
повестью. А она даже не помнит, что написано в начале. Надо все перечитать и
садиться дописывать.
Стасов вернулся около полуночи, и был он непривычно
молчаливым и притихшим.
– Как Лиля? – спросила Татьяна, глядя, как он снимает
костюм и вешает его в шкаф.
– Ничего.
– Больше не плачет?
– Плачет. Таня, мне нужно с тобой поговорить.
– Какие проблемы? – усмехнулась она. – Мы и так
разговариваем. Ты хочешь сообщить мне что-то малоприятное?
– Ничего особенного. Понимаешь… Лиля просит, чтобы я в июне
поехал с ней к морю. Я пытался ей объяснить, что не хочу тебя оставлять, что ты
не очень хорошо себя чувствуешь, что тебе скоро рожать, но она твердит одно и
то же: ты меня больше не любишь, ты теперь будешь любить того ребенка, которого
родит тетя Таня. Она так плачет… Сердце разрывается.
– Так поезжай. Со мной ничего не случится, рожать я буду в
конце июля или в начале августа, ты прекрасно можешь отдохнуть с Лилей месяца
полтора. Стасов, не создавай проблем на ровном месте.
– Это еще не вся проблема.
– А что еще?
– Рита поедет с нами.
– Кто это придумал? – поинтересовалась Татьяна.
– Так хочет Лиля. Она очень просит, чтобы мы поехали все
вместе.
– Прекрасно! Новая жена ждет ребенка, а муж едет отдыхать с
бывшей супругой. Стасов, тебе самому не странно так ставить вопрос? Если ты
поедешь с Лилей, я буду воспринимать это как должное, потому что Лиля – твоя
дочь. Но, если ты при этом будешь проводить время с Маргаритой, я не уверена,
что приду от этого в восторг.
Татьяна резко повернулась и вышла из комнаты, оставив
Владислава одного. Через минуту он вышел к ней в коротком махровом халате.
– Танечка, ну пойми меня, ну не сердись, родная.
– Я не сержусь, – спокойно ответила она. – Лиля –
твоя дочь, и ради ее душевного спокойствия можно приносить любые жертвы.
Поезжай к морю, отдохни как следует. За мной Ира присмотрит.
– Нет, ты не так скажи. Я же вижу, что ты злишься. Ну Таня!
Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в плечо, ласково
поцеловала и погладила по затылку.
– Все, Стасов, вопрос решен. Ты поедешь с Лилей к морю. А
будет ли при этом с вами Маргарита – значения не имеет. В конце концов, она
мать Лили, а не только твоя бывшая жена.
– Дай слово, что ты не сердишься, – настаивал он.
– Я не сержусь. Выбрось это из головы. Иди спать.
– А ты?
– Я буду ждать Иру. Все равно не усну, пока она не вернется.
– Не обидишься, если я лягу? Я действительно чертовски
вымотался за день.
