– Дивизия разбита! Вы понимаете, что это значит? Вы должны прекратить это, сейчас же, немедля прекратить! Дивизия разбита!..
13
Уинтерборн напряженно прислушался. Да, так и есть!
– Слыхали, Бейкер? – сказал он вестовому.
– Что, сэр?
– Слушайте.
В тишине едва можно было различить далекое жужжание аэроплана, потом донесся совсем слабый, но внятный гул.
– Вот! Слыхали?
– Нет, сэр.
– Это тяжелая артиллерия бьет по М. Скоро и вы услышите. Ну, идемте, нам надо поторапливаться. Путь далекий, а надо бы обернуться до темноты.
Ровно год, чуть ли не день в день, прошел с тех пор, как Уинтерборн впервые попал в М., и вот теперь он возвращался туда командиром роты.
Из Лондона он проехал прямиком в Этапль и несколько дней жил здесь в палатке под соснами, на склоне песчаного холма. На фронт прибыло множество офицеров, и спать приходилось вчетвером в одной палатке. На взгляд Уинтерборна, места хватало с избытком, но остальные трое – младшие офицеры, впервые попавшие во Францию, – жаловались, что им негде расставить свои походные койки и они вынуждены довольствоваться спальными мешками. Уинтерборн не трудился везти с собой койку, зная, что вряд ли часто придется на ней спать.
В Этапле даже и офицеры, хоть им живется свободнее, не знали, как убить время. Столовой служила большая палатка, по которой гуляли сквозняки; зато имелся кинематограф, и Уинтерборн бывал там каждый вечер. На базе служило много женщин, и он заметил, что некоторые беременны. Как видно, никто и не пытался это скрывать; что ж, рождаемость в Англии быстро падает, а младенцы совершенно необходимы для следующей войны. Кладбище, с тех пор как Уинтерборн несколько месяцев назад в последний раз видел его из окна вагона, разрослось вдвое. Дорого, должно быть, обошлось тогда наступление на Ипре. Вон на сколько акров тянутся деревянные кресты – старые уже покосились, потемнели от непогоды, новые упрямо продвигаются все дальше в дюны. А теперь вот разгром на Сомме. Хэг отдал приказ – ни шагу назад, Фош возглавил командование союзными войсками,
в Америку летят отчаянные мольбы немедленно прислать подкрепление. И все же фронт день за днем подается назад под нажимом непрерывных немецких атак. Похоже, что эта война никогда не кончится.
В Этапле Уинтерборн получил назначение во 2-ю роту 9-го батальона Фодерширского полка; вместе с ним туда направлялись десятка полтора младших офицеров, почти никто из них на фронте еще не бывал. Батальон в эти дни находился на отдыхе в крохотной деревушке, милях в двадцати позади М. Фодерширский полк входил в одну из тех самых дивизий, что были разбиты вдребезги, батальон понес тяжелые потери, выбыли из строя почти все офицеры, в том числе сам полковник, и большая часть рядового состава. Новый командир батальона – в прошлом капрал регулярных войск – в офицеры был произведен в самом начале войны; сноровка и педантизм старого служаки помогли ему выдвинуться, и теперь он получил временное звание подполковника. Он был не боец, не воин, но мастер муштровать и обучать. Грубил и запугивал людей, точно сержант-инструктор на плацу, и его «метод обучения» заключался в том, чтобы всем своим подчиненным, будь то офицеры или рядовые солдаты, с утра до ночи не давать ни минуты покоя. После недельного «отдыха» под его командой Уинтерборн так вымотался, словно провел эту неделю на передовой. Еще не обстрелянные офицеры выбились из сил и пали духом.
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что подполковнику Стрейкеру приходилось тяжко и, не старайся он так явно дорваться до чинов и званий, карабкаясь в гору хотя бы и по спинам своих подчиненных, Уинтерборн ему посочувствовал бы. От прежнего батальона мало что уцелело. Из старых офицеров остались четверо, в том числе адъютант командира; были еще несколько старых унтер-офицеров да горсточка солдат – больше штабные и сигнальщики. И ни одного пулеметчика. Две роты целиком попали в плен, оставшиеся пробились из окружения ценою огромных потерь. А взамен прислали желторотых новобранцев, почти необученных восемнадцатилетних юнцов, – у многих поджилки тряслись при одной мысли об окопах. Чтобы восполнить нехватку унтер-офицеров, пришлось давать повышение чуть ли не каждому, кто успел понюхать пороха, даже полуграмотным обозникам, которые и подписаться толком не умели.
Уинтерборн надеялся, что поначалу он будет на фронте сверхштатным офицером и, находясь неотлучно при командирах более опытных, присматриваясь к ним в деле, постепенно освоится с новыми обязанностями. Он ужаснулся, когда его сразу же поставили командовать второй ротой, хотя это и польстило немножко его самолюбию. Так или иначе, это было неизбежно. Некоторые из новых офицеров были совсем еще мальчики; другие – добровольцы из службы тыла, прекрасно знавшие свое дело, но понятия не имевшие об окопной войне; и, наконец, «незаменимые» служащие, за которых упорно держались коммерческие фирмы вплоть до переосвидетельствования 1917 года. Под началом Уинтерборна оказались четыре младших офицера – Хатчинсон, Кобболд, Пэйн и Раштон. Все неплохие ребята, но трое вообще впервые попали в армию, а четвертый побывал только в Египте.
В первый же день Уинтерборн устроил смотр своей роте – и ужаснулся. Он понимал, что варварство посылать под выстрелы этих мальчиков с испуганными лицами, не укрепив роту более опытными людьми. Было бы куда правильней рассыпать их по другим ротам. Пуговицы у них были начищены до ослепительного блеска; на ученьях они старательно чеканили шаг; делая поворот направо или налево, почти по-гвардейски щелкали каблуками и трепетали, когда к ним обращался офицер. Но где же им было справиться с тем, что их ждало. Уинтерборну вспомнилось, каким беспомощным щенком сам он впервые попал на фронт, и еще сильней сжалось сердце при мысли, что офицер он совершенно неопытный и неумелый. О том, как командовать ротой на фронте, он имел самое смутное понятие. Да, конечно, он прежде выслушивал и исполнял чужие приказания, и в офицерской школе его в общих чертах обучали руководить ротой… на бумаге. Но совсем другое дело – взять на себя ответственность за сто с лишним человек, причем почти все они – просто испуганные мальчики, которые в жизни своей не видали никаких окопов, кроме учебных, и не слыхали, как разрывается снаряд. Что ж, остается только одно: делать свое дело, и притом как можно лучше…
Их дивизии предстояло сменить Канадский корпус на одном из участков фронта у М. Уинтерборн со своей ротой должен был занять часть резервной линии окопов влево от М. Все четыре ротных командира со своими вестовыми отправились на грузовике вперед, разведать позиции и уговориться с канадцами о том, когда, как и в каком порядке их сменять. Сугубо необходимо, – внушал Уинтерборну батальонный, – получить и внимательно прочитать письменные распоряжения по обороне участка, каковые должны иметься у командира, коего он сменяет.
Предполагалось, что их встретят проводники из Канадского корпуса, но тех в условленном месте не оказалось. Уинтерборн решил, что дойдет и без проводников, – он нашел бы дорогу в М. хоть с завязанными глазами и, наверно, раз двадцать проходил когда-то по окопу, где должна была теперь разместиться его рота. Другие офицеры, не надеясь на него, остались ждать. Он двинулся дальше вдвоем с Бейкером, своим денщиком и вестовым. Людей не хватало, каждый денщик одновременно был и вестовым – и, разумеется, прескверно исполнял обе свои роли. Бейкера навязал Уинтерборну деспот-батальонный, который вмешивался в каждую мелочь, а потом, если что-нибудь не ладилось, взыскивал с командира роты. При такой системе не трудно приписать себе все заслуги в случае успеха и свалить на кого-нибудь другого ответственность за неудачу.
