Книга Единственная любовь Казановы, страница 71. Автор книги Ричард Олдингтон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Единственная любовь Казановы»

Cтраница 71

И вот, когда гондола вернулась ко входу в Большой канал и день, проведенный на воде, казалось, развлек и успокоил Анриетту, Казанова вдруг попросил, чтобы его высадили у столбов Пьяцетты.

— Мне надо кое-кого повидать, — небрежно бросил он, — а потом я должен заглянуть на полчаса к сенатору. Знаешь, — продолжал он, обращаясь к Анриетте, — я считаю Брагадина самым верным мне другом, а поскольку он сенатор, то обычно может вытащить меня из мелких неприятностей с властями. Так что надо мне уважать старика и уделять ему немного времени. Пусть Марко отвезет тебя в казино, Анриетта, а я через два-три часа присоединюсь к тебе. Спасибо за прекрасный день, Марко, — бросил он уже через плечо и ступил на берег, а гондола отчалила.

Несколько минут он последил за ней взглядом, затем повернулся и хотел было направиться по своим делам, когда его остановил вежливый оклик:

— Джакомо Казанова?

— Он самый.

— Потрудитесь, пожалуйста, следовать за мной.

— И куда же это, будьте любезны? — высокомерно спросил Казанова, выпрямляясь во весь рост.

— В тюрьму. Вы арестованы, — сказал мужчина уже тоном резкой команды и подал знак двум другим, которые тотчас подошли к арестованному.

Сердце у Казановы на секунду остановилось, и кровь застыла в жилах. Однако, призвав на помощь все свое мужество, он спросил с внешним надменным видом:

— По чьему же это приказу?

— По моему, — раздался голос рядом.

Казанова посмотрел в направлении голоса и чуть не лишился чувств, увидев перед собой мессера гранде, главного из трех инквизиторов Венецианской республики.

ЧАСТЬ III

Bona sera ai vivi,

E riposo ai poveri pnorti,

Bon viaggio ai noveganti

E bon note ai tuti quanti.


Доброго вечера всем живущим,

Мира и покоя всем умершим,

Доброго плаванья морякам,

Всем доброй ночи и сладкого сна.

Старинная молитва венецианских детей

1

Человек, который в мгновение ока переходит из счастливого состояния в бедственное, от свободы к плену, — причем оказывается в руках самого тайного, безжалостного и скорого на решение трибунала, какой когда-либо существовал на земле, — такой человек легко впадает в отчаяние и неосторожностью слов и горячностью поведения может превратить тяжелую ситуацию в безнадежную. Весь ужас положения, в какое попал Казанова, ледяными иглами пронзил его, но он огромным усилием воли вернул себе самообладание и не стал оказывать сопротивление. А секунду спустя увидел, сколь тщетна была бы любая вспышка гнева, ибо мессера гранде сопровождали, по крайней мере, сорок сбиров. Собственно, Казанова попал прямо в гущу волчьей стаи, ибо инквизитор как раз собирался разослать своих людей группами на розыски Казановы, и три полицейские гондолы были пришвартованы поблизости. Да одна из них уже и двинулась за гондолой Вальери, но, судя по тому, как сразу снизила скорость, а затем свернула в боковой канал, Казанова понял, что сидевшие в ней видели, как его арестовали. В любом случае, уныло подумал он, если Триумвират вздумал арестовать и его друзей, много времени на это не потребуется.

Казанова о многом догадался, а многое увидел поверх голов своих тюремщиков, пока его вели в тюрьму. Арест был произведен так тихо и спокойно, что люди, проходившие мимо всего в нескольких ярдах от них, понятия не имели, что происходит нечто необычное. Вообще-то инквизиторы производили аресты почти всегда ночью, а сейчас это произошло средь бела дня, потому что человек, за которым они охотились, сам пришел в расставленные сети — обстоятельство, естественно, говорившее скорее в его пользу, чем против него.

Венецианские государственные тюрьмы (прославленные или бесславные Пьомби — иначе: Свинцовая тюрьма и Поцци, или Колодцы) примыкали ко Дворцу дожей, находившемуся прямо перед ними, но частично из-за своеобразной трудности входа в дома в городе, где каналы заменяют улицы, а частично из-за установившейся с незапамятных времен традиции Казанову посадили в гондолу и торжественно провезли несколько десятков ярдов до набережной у тюрьмы. Поднявшись по нескольким ступеням, он пересек узенький Рио-ди-Палаццо по высокому крытому мосту, известному поколениям путешественников под названием моста Вздохов. Казанову провели по галерее, затем через одну залу — в другую, где сидел венецианский патриций. Это был Доминик Кавалли, секретарь инквизиции, который произнес лишь:

— Заприте его понадежнее.

И, по мнению Казановы, усугубил свой оскорбительный приказ, произнеся его на тосканском диалекте, а не на венецианском.

Казанову не сразу поместили в камеру; после недолгого ожидания его повели по лестницам вниз, в подземный зал, соседствующий с комнатой пыток, где он предстал перед страшным Триумвиратом — трибуналом, заседавшим без адвокатов и принимавшим решения без права апелляции — его члены были одновременно и прокурорами и судьями. В центре сидел человек, назначаемый самим дожем и одетый во все красное; двое других представляли Совет десяти и были в черном. Для большего впечатления стражники, приведшие Казанову, тотчас потушили свои факелы, как только судьи опознали его, и теперь единственным освещением служили две жалких свечи на столе у секретаря да зловещее красное зарево, проникавшее сквозь полуоткрытую дверь из комнаты пыток. Там явно находилось что-то вроде кузни с мехами, ибо время от времени пламя раздували, и оно начинало реветь, а потом постепенно угасало, так что суд шел при этом изменчивом красном свете.

Человека, который, заметив такие несомненные признаки готовящихся пыток, не побелел бы, едва ли можно назвать человеком. Казанова чувствовал себя не лучше любого другого неудачника, который оказался бы в подобном положении; единственным его утешением была хрупкая и ненадежная защита слабого — то, что он невиновен. Он ведь не имел ни малейшего представления, какое обвинение ему могут предъявить, и лишь когда мессер гранде начал официальный допрос, попросив его назваться, в мозгу Казановы возникла мысль, что, по всей вероятности — нет, не по вероятности, а безусловно так, — донесла на него донна Джульетта. Но у него не было времени размышлять об этой мерзейшей форме мести, какую может замыслить женщина, ибо надо было со всем вниманием слушать обращенные к нему вопросы и отвечать на них.

Казанова сказал себе, что единственно возможная для него защита, единственный шанс избежать пыток и смерти или длительного заключения — это отвечать как можно более откровенно и правдиво. Он пытался внушить себе, что Венецианская республика славится своими превосходными законами и непорочностью своих судей — собственно, сам Казанова частенько говорил так иностранцам, — но сейчас он понял, что это звучит куда убедительнее вне стен инквизиции, чем внутри их. Первый ряд вопросов о родителях, воспитании, привычках и отсутствии — скорее, чем наличии, — постоянных занятий, о друзьях и тому подобном был сравнительно безобиден и не представлял трудности для ответа. Казанова никак не мог понять, что Триумвират пытается установить.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация